уравнениями, а разрешать познавать мир – вот тут она разозлилась и забрала меня из школы. Без тупиц, мол, разберемся.
– Иди быстрее! – подталкивает в спину. – Будешь теперь много ходить у меня, чтобы никто не смел думать, будто тебя никуда не пускают!
Дорога уводит от домов. Мимо леса, дальше пойдет через лес. Разрежет лес надвое. Я смотрела по карте. Я не привыкла ходить, ноги начинают болеть, в груди сначала давит, потом жжет, я изо всех сил стараюсь сдержать кашель.
– Быстрее!
Нет, только не это. Перед глазами мутится. Я вжимаю голову в плечи и тихо кашляю. Но, похоже, ей надоела эта игра, и она замедляет шаг. Спасение. Берет меня за руку. Мы разворачиваемся и медленно идем обратно.
– Ослабла, дурочка, – треплет она меня по макушке. Макушка до сих пор болит: это она сорвала с меня бант и вырвала часть волос, когда ее опозорила две недели назад, споткнувшись во второй строчке стихотворения на конкурсе. Это был мой первый и, теперь уже, последний конкурс в жизни. И бант тоже, но банты я ненавижу. Только не выдать, не рассказать ей, что я подумала слово «ненавижу»…
Я что-то ощущаю. Есть у меня «чувства спиной», или «чувства тела» (я еще не придумала, как их назвать): заранее знаю, когда кто-то ко мне приближается, и тем более всегда могу предсказать, что вот сейчас нечто произойдет. Сейчас эти два чувства смешались. Наверное, пусть будут лучше «чувствами спиной»: чувств тела больше. Есть боль, есть, когда что-то сжалось от страха, есть сам страх – тогда все, с ног до головы, тебя заполняет нечто, от чего ты начинаешь умирать. Еще есть тепло. Есть запрещенное «холодно»…
Она как раз отпускает мою руку, и я оборачиваюсь назад. Что-то темное выдвигается из-за поворота. Уже сумерки, не сразу понимаю, что это машина и что я ее вижу как в замедленной съемке, а на самом деле машина едет с небывалой скоростью. Грузовые машины вообще так не ездят.
Я отхожу. Еще отхожу. Совсем отхожу на обочину. Она не видит, не слышит, она уже впереди. Надо же, как задумалась. Она умная, она думает о чем-то важном.
И я прячусь за первым же деревом и закрываю глаза.
Грохот, лязг. Металлический визг. Крики – не знаю чьи, люди не умеют издавать такие звуки. Кто-то хлопает дверью. Странный голос, странно выговаривает слова, я их не понимаю. Из фильмов, которые она смотрит, я знаю, что так разговаривают пьяные. Опять дверь. Потом снова ревет мотор – и, похоже, машина уехала.
Я выхожу из своего укрытия.
Вот то, что на дороге, – это она. Я так говорю себе: это она. Будто это не я, а кто-то другой со мной здесь, и он мне говорит: это она.
Во все стороны всё красное. Красные полосы и пятна. Почему машина не сломалась, если она на нее… если она ее …если она на ней… они от этого не ломаются, что ли?
Я подхожу и вглядываюсь. Она называла меня впечатлительной. Но я просто стою и вглядываюсь с любопытством, пытаясь понять, где тут руки, а где ноги, и почему все так не похоже на то, что я привыкла видеть.
И вдруг у того, что я вижу, открывается
