внимание людей, и такие творения всегда становятся очень популярными, а вот попадая в магическое поле Женевы, энергия творения может пройти самую непредсказуемую трансформацию. О картине с волком я уже вспоминал. Еще у меня был опыт работы с полотном Иеронима Босха, пробуждающим в человеке совесть. А вот с Моной Лизой я дела не имел. Когда обнаружилась ее магическая особенность, картину срочно вернули в запасники Лувра. Говорят, что она воспаляла в человеке тоску по утерянной любви, причем так сильно, что дело дошло до самоубийства охранника.
В общем, разобраться, что здесь к чему, было сложно, но я по крайней мере что-то чувствовал. А вот артефакторы типа того же Бисквита и ощутить ничего не могли – лишь анализировали выводы оценщиков. Этим мы и отличались от других магов, даже самых крутых. Энергия творения по сути не являлась той самой магией, которой в той или иной степени владел каждый человек в Женеве. Это было что-то выше, тоньше и непостижимее. Так что, как бы я ни ворчал на тяжесть своей доли, причастность не только к магии, а еще и к этому самому непостижимому была очень приятна и будоражила кровь.
Закончив любоваться собой в зеркале, я спустился вниз, где и принялся ждать очередного клиента. Обычно я имел дело с серьезными людьми, и с пунктуальностью у них было все в порядке. Так оказалось и в этот раз. Мне даже не удалось толком согреть кресло перед монументального вида старинным столом, который остался от предыдущего владельца дома, как прозвучал звонок домофона.
Прошел почти месяц с тех пор, когда я сменил старинный звонок на самый современный аппарат, но все равно не мог нарадоваться его мелодичности, особенно сравнивая с тем дребезжащим ужасом, который поначалу терзал нервы новому обитателю этого дома, то есть мне. А тогда они, эти самые нервы, и без дополнительных раздражителей пребывали не в самом радужном состоянии. Да уж, было что вспомнить, но не всегда без содрогания.
Тряхнув головой, я отогнал ненужные мысли и пошел открывать дверь. Немаленький экран домофона давал прекрасный обзор на все, что происходило на моем пороге, а также в ближайшей перспективе. Перед дверью, опираясь на резную трость, стоял немолодой мужчина. Понятие довольно расплывчатое, но так в Женеве можно сказать обо всех, кто был старше пятидесяти. Встретить кого-то, кто выглядит как старик, было дольно трудно. Так что гостю может быть как полтинник, так и слегка за сотню. Одет он в явно дорогой костюм и имел бы вполне благообразный и даже солидный вид, если бы не кислое выражение на его практически лошадиной физиономии. Что-то мне подсказывало, что наше общение не будет простым. Но согласие на эту встречу я дал, так что отступать как-то неправильно, да и опасным мой новый гость не выглядел. Максимум неприятным и склочным.
Чтобы впустить клиента, мне пришлось вскрыть три монструозных замка, причем это были не просто металлические запоры, а довольно неслабые
