определились с заказом?
– Кофе.
– У нас семь видов кофе, приготовленных из отборных сортов арабики, – специально начинаю перечислять я. – Американо, капучино, ристретто, латте…
– Любой, – перебивает Богдан уставшим тоном. – Саш, когда ты освободишься?
– Для тебя – никогда. Слушай, просто уйди отсюда. Что тебе вообще надо?
– Я хочу поговорить с тобой.
– Зато я с тобой не хочу. Не уйдешь – я тебе в кофе плюну, – мстительно припоминаю фразу Риты.
Непрофессионально, конечно. Но бросать девушку без объяснения тоже не очень профессионально. Целовать ее потом – вообще так себе идея.
Короче, мне не стыдно за свои слова. Мы квиты.
– Плюй, – легко соглашается он.
– Что тебе надо?
Мне ужасно хочется рухнуть на стул и упереться ладонями в лицо, чтобы не видеть его, даже случайно, даже украдкой. Но я продолжаю стоять, держа перед собой блокнот, стискивая карандаш в пальцах.
Богдан смотрит на меня снизу вверх, но почему-то даже сейчас я ощущаю его превосходство.
– Я хочу поговорить, – повторяет тихо.
– У тебя есть девушка, – выплёвываю я. – Вот с ней и разговаривай. Неужели ты не понимаешь, что противен мне?
Молчит, но продолжает пристально смотреть, изучать мое лицо словно под лупой.
– Слушай, если у тебя осталась хоть капелька совести, уходи. Не заставляй меня увольняться из-за твоего желания пообщаться. Я не хочу иметь с тобой ничего общего, – а затем добавляю громче, с обманчивой радостью: – Ваш заказ: раф с карамельным сиропом и тыквенный пирог. Будет сделано в течение пятнадцати минут!
Я знаю, что он ненавидит сладкий кофе, как ненавидит и сливки, и пироги, но из вредности записываю именно это. Не может определиться – я решу за него. За нас обоих.
Когда я возвращаюсь, чтобы поставить столовые приборы, Богдана за столиком уже нет. Он оставил очередные десять тысяч – какой щедрый – и короткую записку на салфетку.
«Пожалуйста, позволь мне извиниться за свой поступок».
А ниже – номер телефона.
Как будто я не выучила его наизусть еще в прошлой жизни.
***
Мама звонит, когда я заканчиваю смену и переобуваюсь из жутких туфель в удобные кроссовки. Мы с ней общаемся редко, но чаще, чем с отцом в миллион раз. Его я до сих пор не смогла простить за то, как он поступил со мной три года назад.
Перед тем, как я ушла из дома, мы с отцом наговорили друг другу кучу гадостей. Обвинили во всех грехах. С того дня отец заблокировал все мои карты и пообещал, что через полгода я приползу к нему на коленях и буду умолять о прощении.
Не приползла.
Я общалась только с мамой. Та пыталась сохранять нейтралитет, не ругала меня, но и отца не осуждала – наоборот просила понять и простить за возможную грубость.
Да уж, грубость. Он упрекнул меня в том, что я легла под первого встречного, тем самым
