на ближайшем фонарном столбе не горит, и этот участок «трассы» тонет во мраке. Тополя за гаражами уже вымахали в рост достаточно, чтобы надёжно скрыть происходящее от жителей дома напротив – если тем взбредёт в голову глазеть в окно в столь поздний час вместо того, чтобы, как полагается всякому советскому человеку, сидеть у телека в ожидании программы «Время», за которой последует художественный фильм. А потому – никаких сомнений о том, что это может оказаться кто-то другой, непричастный, у меня не было. Да они и сами подтвердили это, когда, каркнув что-то матерное, шагнули нам навстречу, и в руке того, что был впереди – повыше, в низко надвинутой на глаза кепке, тускло блеснул металл.
Левая рука нервно тискала в кармане пистолет, а правая уже жила своей жизнью. Опускаю кисть и поворачиваю её наружу, высвобождая кончик трубы. Обмотанная матерчатой изолентой рукоять удобно ложится в ладонь, и я сразу, не тратя лишних секунд на всякие там «ты чё, козёл?..», наношу сильный тычковый удар – прямо в раззявленный в дегенеративной ухмылке щербатый рот.
Ну ладно, насчёт «щербатого» это, положим, дорисовало моё воображение – представитель мелкой шпаны, да ещё и опущенный на зоне, ведь и должен выглядеть помято, верно? – но после этого удара зубов урод точно недосчитался. Губы, дёсны – всё превратилось в кровавую кашу, а рука уже описывала дугу с отшагом влево, чтобы уйти от возможного, хотя и маловероятного тычка ножом. Ударный конец описывает короткую дугу и обрушивается на запястье, я отчётливо слышу хруст костей, дробящихся под гранями гаек, играющими роль насадки боевого шестопёра, и сразу – короткий вскрик, то ли боли, то ли пока ещё удивления. Но не останавливаюсь: ещё шаг влево-вперёд, левая, вырванная из кармана ладонь подбивает вверх локоть вооружённой ножом руки, а труба с размаха обрушивается на предплечье, круша кости, мозжа мышцы и прочие мягкие ткани. Нож уже на земле, и опасности его владелец для меня не представляет – его накрыло болевым шоком, и он издал вой, полный ужаса и страдания. Тем не менее, наношу ещё один удар – завершающий штрих, гарантирующий, что упырь-сифилитик никогда более не сможет воспользоваться этой рукой даже для того, чтобы ковыряться в носу. «Шестопёр» после кистевого проворота ударяет в локоть, дробя в хлам сустав и раскалывая плечевую кость так, чтобы ни один хирург не взялся бы сложить образовавшуюся мешанину осколков воедино.
Очень хочется добавить ещё один раз, уже по колену, чтобы обеспечить «клиенту» полную и окончательную инвалидность до конца его никчёмной жизни. Но нет – ему ещё предстоит отсюда сбежать, и я с сожалением отказываюсь от столь приятной перспективы.
Так, а где у нас второй? Да вот же он, стоит, прижавшись спиной к гаражу, в руке ходуном ходит узкая серебристая рыбка ножа. Это ты зря, парень – если бы бросил нож, то, может, и был бы шанс отделаться лёгким испугом. А так – извини, за ошибки надо платить. Да и зачем тебе, если вдуматься, целая, здоровая и работоспособная ключица? Чтобы пёрышком играть, пугая воспитанных девочек, возвращающихся
