люди в их нарядных костюмах выглядели чужими. Сэмюэль начал сильно сомневаться в том, что эта прогулка будет приятной, и уже приготовился плакать – уголки его рта опустились вниз.
Но тут на его колени упал цветок. Он посмотрел вверх и увидел, что ему улыбается Соня Орленефф. Даже Соня была другой, она выглядывала из того, что Сэмюэлю смутно напоминало розовые облака. Но глаза принадлежали прежней Соне, и улыбка тоже была ее, и, судя по всему, она хотела, чтобы он поиграл с розовым цветком. Он медленно и со вкусом разобрал его на части – на это ушло некоторое время. Затем Сэмюэль перешел к созерцанию ноги в розовой туфле, тоже Сониной, и мужского нарядного ботинка и черного шелкового носка, которые принадлежали Лоуи (речь Сэмюэля еще не была безупречной). Лоуи тоже улыбался Сэмюэлю, а Воберт стоял рядом с Бабс и говорил что-то дрожащим голосом.
Сэмюэль снова вздохнул. Возможно, Лоуи скоро возьмет его на настоящую прогулку по снегу. Все эти бело-розовые облака вокруг, может, конечно, и красивые, но для него в них не было ничего интересного. Он просительно посмотрел на Соню, которая быстро поставила его на ножки. Человек у перил перестал говорить с Бабс, и прогулка продолжилась, на этот раз в сторону двери. И снова эта особо ценная белая штуковина была у Сэмюэля в руках.
Звуки, наполнявшие воздух, стали еще более чудесными. Они восхищали Сэмюэля. Он стал махать пухлыми ручками из стороны в сторону, и легкая ткань шлейфа двигалась вместе с ними. Руки Сони остановили его. Сэмюэль с тоской подумал, что маленькому мальчику совершенно нечего делать в этой странной процессии. Мрачно, но спокойно инфант продолжал свой путь.
– А вот и он, – прошептала миссис Литтон своей подруге. – Сейчас видишь?
Миссис Ренуэй счастливо рассмеялась.
– Родни Бэнгс, драматург, работавший с Лори, сидит в первом ряду, – продолжила миссис Литтон. – А толстый низенький лысый мужчина рядом с ним – Джейкоб Эпштейн, менеджер из Нью-Йорка, который финансировал их постановку.
В тот самый момент Эпштейн шептал что-то своему компаньону, и оба они смотрели, как Барбара и ее муж идут к двери, пустившись в первую маленькую прогулку в их совместной жизни.
– Слушай, Бэнгс, если мы вставим в спектакль сцену с такой же свадьбой, то сможем ли мы немного расшевелить Бродвей, а?
Бэнгс рассеянно кивнул. Его карие глаза смотрели на невесту и ее брата – его приятеля и соавтора. Его охватила странная депрессия – чувство новое и горькое, которое заставило его понять, почему проливают слезы подруги Барбары. Под влиянием этого чувства он произнес:
– Свадьбы чертовски депрессивны. Публике веселье подавай.
Эпштейн кивнул в ответ. У него много чего было на уме. Как и гости вокруг, он думал о действе, которое сейчас наблюдал, в понятных ему образах. Свадьба, проведенная с таким размахом, стоила, по его мнению, десять тысяч долларов. Но что это значило для невесты с ее состоянием в тридцать
