присоединяясь к погибшим на фронте друзьям.
«Это потому, – говорил Антон, – что у нас трудна и жестока не только война, но и мирная жизнь – с ее непроходящими кризисами экономики и политики».
Многие бойцы, вернувшись домой, собирались работать, учиться, создавать семьи, но не сумели одолеть нудные житейские сложности. Становясь мнительными, обидчивыми, полагали, что их недооценивают, унижают. Их стремления и мечты не понимали ни родные, ни врачи, ни работодатели. Не было тем для разговоров с невоевавшими друзьями.
Парни вновь и вновь вспоминали о войне… И боевой энтузиазм солдат-мальчишек перевертывался, оборачиваясь отчаянием и протестными самоубийствами – словно местью обидчикам.
Антону повезло больше. Единственному сыну обеспеченных родителей была прощена нелепая выходка. После госпиталя его вновь, но уже мягко, по жизненному пути направляла мама, не знавшая о безрассудстве сына в экспедициях.
Парень закончил юридический факультет. Уплетая предлагаемые на выбор вкусности и не задумываясь, откуда они берутся, Антон мог спокойно бравировать военными воспоминаниями и числиться ради стажа на низкооплачиваемой работе. Однако последствия контузии и психических встрясок порой накрывали и его…
Полоса обороны
«Дед лесов седобородый, Тапио, хозяин леса! Пропусти героя в чащу, Дай пройти через болота!..»
Неужели среди ужасов войны никто не вспоминал ни Тапио, ни Нюрикки в багряной шапке, ни Тууликки, лесную деву? И кому помогали лесные духи, если карело-финны, воевавшие на стороне русских, были не менее близки им, чем те, кто обосновался на «линии Маннергейма»?
Главная полоса обороны, как помнила Олеся по скудным рассказам деда, состояла из вытянутой в линию системы узлов обороны. Туда входили дерево-земляные и каменно-бетонные укрепления, гранитные противотанковые надолбы и натянутая колючая проволока – против пехоты.
Узлы размещались неравномерно, промежутки между ними могли быть по восемь километров. Возможно, в детстве Олесе явился партизанский отряд, возвращавшийся после операции из финского тыла, в районе именно такого отрезка. Если, конечно, ее видение не относилось к двадцатому году…
Ёж
Летним днем пятнадцатилетняя Олеся впервые отправилась на кладбище: на день рождения деда.
Царство вечного покоя находилось среди лиственного леса. С цветка на цветок перелетали бабочки. Вокруг заветной могилы уже выросли молодые березки, весело шелестевшие листвой. В тонких ветвях одной из них торчало сбитое набекрень, недавно оставленное птенцами гнездо. Светило ласковое августовское солнце. «А смерть не так трагична, как жизнь», – подумала Олеся. – Лежишь себе, и ничего уже не предстоит, ни о чем не надо беспокоиться…»
С крупного потемневшего портрета на Олесю смотрел
