ее все эти люди? Наверное, нет. Ей нечего было бояться. Но что-то зловещее носилось в воздухе, давило на сердце. Быть может, это была боль за солдат, осознание их безвестной гибели, безмолвная жалость.
В длиннополых шинелях, брезентовых сапогах и сползающих набок касках обмороженные красноармейцы медленно продвигались вперед. С дореволюционной винтовкой в руках, с двадцатью патронами и двумя гранатами они шли на финский ДЗОТ. Преодолев незамерзающую речушку, бойцы добрались до рядов колючей проволоки, и тишину разорвал шквальный огонь оборонявшихся финнов.
Ножниц для разрезания проволоки не хватало, и бойцы под огнем рубили ее саперными лопатками. Убитые падали в снег, дико кричали раненые.
Расчет пулемета скрывался за поставленным на лыжи бронещитом. Финские пули бились о него, высекая искры. Наконец, брошенная финским стрелком граната расколола бронещит пополам, и убитые пулеметчики покатились вниз по склону высотки…
Словно в порыве отчаяния, вперед рванулся танк – на помощь гибнущим товарищам. Он смял, как спички, колья с колючей проволокой. Финский стрелок бросил позицию и побежал куда-то, потеряв шапку. Танк в ту же секунду смял его окоп. Ухнуло башенное орудие, и ДЗОТ превратилась в комья мёрзлой земли, поломанные брёвна, расколотые камни. Танк резко развернулся, нащупывая очередную цель, но раздался выстрел из противотанкового ружья. Из двигателя вырвались языки пламени, и экипаж выпрыгнул в снег.
Через проходы в заграждениях в атаку вновь пошли красноармейцы, завязался рукопашный бой. Бросая полевые кухни и блиндажи, финны отступали…
Рядом с Олесей умирал молодой егерь. Он лежал лицом в снег, на рукаве виднелась нашивка Шюцкора – организации финской гражданской обороны. Каска упала, и слабый ветерок шевелил светлые волосы парня.
Хотелось помочь, обнять его обмякшие плечи, но переступить через время не получалось.
«Стоны слишком близко… – она слышала обрывки мыслей, мелькавшие в угасающем сознании егеря. – Нет, это мой голос… Неужели это мне так больно? Я не понимаю этой боли, я наблюдаю за собой откуда-то сбоку…»
Тем временем красноармейцы устроились отдыхать, закурили махорку, терли рукавицами обмороженные лица. Но неожиданно начался минометный обстрел…
И снег исчез. Олеся вновь ступала по зеленой траве, среди умиротворявшего летнего пейзажа. Лишь в ушах еще стояли вой, грохот и крики.
Войны не было, но она энергетически запечатлелась здесь и теперь явилась неподготовленным глазам. Все прежние огорчения показались девушке пустяками. Она не могла забыть образ белокурого финна.
Кто не видел войну, не сталкивался с ней так или иначе, не осознает ее трагедии. Олеся невольно заглянула в страшную глубину, и отшатнулась от ее дикости. Захотелось тотчас же стереть из памяти все увиденное, но что-то заставило ее пройти немного вперед и разворошить садовой лопаткой землю.
Олеся увидела гильзы, стала копать рядом и наткнулась на ржавую простреленную
