женщину в несколько уродливой позе. Одна из них погружена в мысли, а другая погружена в работу. А жизнь в лице зелёной травы и сиреневой сирени продолжает жить и бить ключом. Здесь налицо трагедия, а вы говорите «дом престарелых, клуб на ремонте»!
Вторая картина была «Неизвестная» художника Крамского. Об этой картине никто особенно не высказывался. Все просто смотрели на неё, выпучив глаза.
– Вот это здорово! – сказал Булочкин. – Я бы тоже хотел быть художником!
– Это зачем? – удивилась Колбочкина.
– Я бы нарисовал нашего шефа тоже в такой же коляске, в такой шубе и с таким же выражением лица: мол, преступники, я вас всех насквозь вижу!
– А я эту девушку видел в «Огоньке», – сказал Вася Углов. – Я ещё тогда в «Огонёк» письмо написал: давайте переписываться, меня зовут Вася.
– Ну и что? – спросил Колобок.
– Не ответила.
– Эта картина – буквально жемчужина Третьяковской галереи, – сказал Лука Лукич. – Многие люди едут сюда к нам из-за рубежа, чтобы посмотреть на неё. Одна эта картина сделала художника Крамского знаменитым. А ведь он написал много других шедевров. Но пора идти дальше.
Лука Лукич с трудом оторвал ночную экскурсию от «Неизвестной» и перешёл к картине художника Серова «Девочка с персиками».
– Смотрите. Трудно назвать в русской и мировой живописи другое произведение, которое вызывало бы такие светлые, радостные чувства. Смуглолицая девочка-подросток с живыми глазами. За окном весенние тона. Чистый цвет, нежные переливы розовой кофточки. Всё это создает образ светлой юности. А эта девочка… Вы знаете, чья она дочь?
– Мне кажется, это дочь большого начальника.
– Почему?
Вася Углов подошёл к картине и указал на персики:
– Вот почему. Не догадываетесь?
– Ни капельки! – ответил Лука Лукич.
– За окном весенние тона, а здесь персики. Ведь не сезон.
– При чём тут персики?
– А при том, что их доставили в не сезон самолётом, значит, девочка – дочь большого начальника. Может быть, директора овощного магазина, а может быть, даже овощной базы.
– Нет, эта публика загонит меня в гроб! Это же дочка Саввы Мамонтова – известного русского любителя искусств. Он стольким художникам помог, столько талантов вывел в люди, сколько ни одному начальнику овощной базы и не снилось.
Он бы ещё долго рассказывал об этой картине и о меценате Савве Мамонтове, но тут наступило утро, и он прекратил дозволенные речи.
Так продолжалось пять дней… десять… пятнадцать. Дело близилось к финалу. Больше картин в галерее не оставалось. И тут случилось ЧП.
Однажды вечером, как всегда после дневной работы, Колобок, Булочкин и Колбочкина, которых уже несколько пошатывало от большого количества искусства, проникшего в их головы, подошли к Третьяковской галерее.
– Караул! – встретил
