конечно, были:как пойдёт она вечером по долине стылой,
по мареву из полыни, так сердце станет,
пригласить бы на танец,
да она всё с детишками,
а если не с ними, то с книжками.
А как вышла на пенсию, так чего начала:
Набрала стройматериалов, фанеры, стекла
и принялась мастерить
летательный аппарат без топливного тягла.
По-простому – лодчонку и два крыла.
Объясняла про экологию,
дескать, время нефти ушло,
дескать, как прекрасно будет летать в магазин
в соседнее, к примеру, село.
«А потом, – говорила она, – я встану однажды рано
и улечу в рассвет к Смирнову моему Степану».
«Думаете, – говорила, – самолёты разве долетают до рая?
У них же выбросы, топливный след, отрава сплошная,
а вот я на лодочке моей полечу,
да за лес, за поле на ней полечу,
полечу по солнечному лучу…».
Двадцать первый век, в библиотеке есть Интернет,
выяснили, конечно, что шансов нет,
но почему-то смотрели,
почему-то ей не мешали,
как она в расписанной розами шали
забивает гвозди, паяет пластик.
Добрый вечер, Александра Петровна,
помочь ли чего, здрасте.
Просто однажды она закончила эту лодочку,
птиченьку свою, перепёлочку,
и все собрались
так на площади и стояли,
словно гипсовые советские изваяния,
а она в свою лодочку забралась,
надела очки, сощурила глаз
и полетела.
И как она летела, боже мой, как она летела.
«Рыбак отходит вечером от моря…»
Рыбак отходит вечером от моря
и думает, что море стало ближе,
но, может, просто высоко прилив.
Туман осенний, сумерки и морок,
туман дорогу меж деревьев лижет,
в нём тонут птицы, тонут корабли.
Рыбак идёт домой. Шиповник красным
набряк, под ягод тяжестью согнулся,
желтеют листья, сохнут лепестки.
В тумане непрозрачном и безгласном
отчётливо битьё морского пульса.
Не заслонись, не подними руки.
Рыбак идёт, улов приносит к дому,
он рыб на сушку на верёвку нижет
среди боярышниковых кустов.
И засыпает, а морской, знакомый,
шуршащий голос делается ближе,
подходит, в крошку берег размолов.
Подходит к дому, плещется у окон.
И оживают умершие рыбы,
плеснув хвостами, уплывают вдаль.
И выпотрошенный вплывает окунь
в морскую глубь, в сиреневые глыбы,
и бьёт хвостами длинная кефаль.
Оно повсюду – шепчет, пахнет солью
и водорослями, живёт и дышит,
в сады заходит, улицы, дома.
И не преграда ни заборов колья,
ни стены, ни пороги и ни крыши,
оно неотвратимо, как зима.
Наутро птица в небо торопливо
летит всё
