под настоящим ливнем. Зато, когда отстояли молебен, почти внезапно, будто по проведению Господню, дождь кончился, а из-за свинцовых туч показалось солнце. Люся, племянница, заметила радугу первой – яркая, широкая, раскинувшаяся почти над всем Александровским садом, ей и Саша обрадовалась, как дитя. Начала скорее оглядываться, чтобы обратить внимание Юлии, невестки, и Леночки, но те задержались у ступеней Исаакиевского собора: Юлия встретила подругу.
Саша же, глядя на радугу, на прекрасное воскресное утро, почувствовала вдруг такую легкость, счастье и умиротворение, каких не чувствовала уже давно. Она даже позволила Люсе и Пете немного порезвиться с другими детьми… и это стало роковой ее ошибкой. За детьми Саша не уследила, конечно же, и оба юных Соболева промочили ботинки насквозь. А Петя еще и выпачкал новый сюртучок, что привело Юлию в неописуемый гнев – всю дорогу до дому, пока ехали в экипаже, она не уставала пенять на то Саше.
– Ты погляди только, сюртук испорчен! Чулки Люсины и вовсе не выброс, и ботинки сушить! На пять минут нельзя с тобой детей оставить, ты меня слушаешь, Саша?! – горячилась невестка даже дома. – Все в облака витаешь, о чем тебе только думать! А если дети простудятся? Попомни мое слово, Саша, если простудятся и захворают, вовек тебе этого не прощу!
Не глядя на Леночку, Юлия скинула ей на руки свое пальто, как служанке, и продолжила отчитывать Сашу, тоже на нее не глядя, в прочем:
– Ну что стоишь теперь, сопли на кулак наматываешь! Веди скорее в детскую, пускай переодеваются – а ты пока вели для ванны воды истопить, детям отогреться надо. Не дай Бог и правда захворают!
– Не дай Бог… – согласилась Саша и бросилась, было, исполнять, хоть и вела себя с нею невестка неподобающе. Но все потом, сейчас главное – дети. Однако в дверях Саша все-таки задержалась, прикусила губу, уже заранее ненавидя себя за то, что придется это сказать, и что – она знала – придется выслушать в ответ: – Юлия… моя бабушка всегда говорила, что сухое тепло лучше горячей ванны… дозволь я лучше…
– Много твоя бабушка понимала! – вскричала Юлия и того гневливей. – Свои дети когда появятся, тогда и будешь меня поучать!
– Хорошо, Юлия, прости, пожалуйста…
Больше Саша ничего не сказала невестке, скорее повела Люсю и Петю в детскую, стараясь отвлечься. Сказать хотелось много всего – Юлия не имеет права с ней так разговаривать. Никакого права не имеет. Это несправедливо. Это жестоко! Хотя… наверное, она и правда виновата, что позволила детям увлечься игрой и промочить ноги. Оттого Юлия и злится: она хорошая мать, беспокоится о свих детях, а потому в сердцах все это наговорила.
– Она с тобой, как с прислугой обращается. Ты не должна ей этого спускать. Хоть раз за себя постой! – выговаривала Саше потом и Леночка, слышавшая, конечно, разговор от первого до последнего слова.
Саша не знала, что хуже – что Юлия так с ней разговаривает, или, что весь дом слышит, что она с ней так разговаривает. Стыдно было невероятно…
– Ты и сама не лучше,
