нависнет черный силуэт, а рядом с ним – фигура помельче, но тоже в печали. Эти двое его не то чтобы пугали (во всяком случае, ощущение боязни давно прошло, или Брю это сам себе внушил), просто очень уж не хотелось, чтобы их чувства были уязвлены. Об этом Уилли и сказал Арно, на что тот извинился и больше ни разу ничего подобного не произносил. Хотя у Уилли иногда возникала мысль: так ли уж Арно, при всем прочем, далек от истины?
Дверь в туалет приотворилась, и внутрь просунулась голова напарника.
– Ты тут чё? – спросил он.
– Да вот руки мою.
– Давай уже скорей. Там народ заждался, труба зовет. А то…
Арно осекся: он заметил ту надпись на зеркале.
– О. Что за Джейк? Это не ты написал?
Он унырнул как раз вовремя: в дверь прилетела скомканная бумажная салфетка. Затем Уилли Брю, шестидесятилетний компаньон самой смертоносной пары в городе, вышел к гостям украсить свой день рождения.
Глава 3
Освещение внутри «Нейта» было традиционно пригашенное. Даже летом, когда снаружи все звенело от солнца, лучи света, ударяя в окна, словно плавились о стекло и внутрь цедились уже медленными текучими струйками, как мед сквозь решето. Их бодрая энергия при проникновении снаружи вовнутрь как-то рассасывалась, и они уподоблялись сидельцам бара, что уже успели принять на грудь и малость погрузнеть («А ну их всех: сегодня мы уже один черт к делу не годны»). За исключением квадрата метр на метр сразу за двойными дверями, ни один из уголков «Нейта» не видел естественного освещения вот уже больше полувека.
Вместе с тем унылым «Нейт» назвать нельзя. Барную стойку круглый год освещали белые фонарики, а на каждом столе горела свеча в матовом стеклянном шаре, вставленном в железную чашу. Чаши были прикручены к деревянным столешницам двухдюймовыми шурупами (Нейт явно не дурак), а за свечами велся бдительный догляд. Едва какая-то из них начинала помаргивать, как ее тут же заменяла официантка или, если вечер выдавался спокойным, сам Нейт – живчик лет под шестьдесят, уши топориком. Поговаривают, в бытность свою в морфлоте он как-то раз в пылу хмельной потасовки где-то в Нижней Калифорнии откусил обидчику нос.
Никто никогда не спрашивал, правда ли это. Нейт с удовольствием мог порассуждать, кто из бейсболистов ведет по очкам, поворчать насчет придурков, что правят Нью-Йорком, и идиотов, что рулят страной, поперемывать косточки друзьям и знакомым, но как только кому-то хватало нахальства замахнуться с ним на фамильярность, как Нейт тут же с нахмуренным видом отлучался начищать стаканы, инспектировать краны или проверять свечи, а выскочка, что по недомыслию его обидел, оставался, как оплеванный, ждать дальнейшего обслуживания (которое нарочито затягивалось) и сожалеть о своей дерзкой выходке. «Не такое «Нейт» место», –
