– голая, белая. На глаза попалась щепка – и щепкой никак. Попробовал на других плитках. Никак, ни на какой. Обмотал рукоятку ножа магазинным пластиковым мешком. Нож перестал оживлять картинки. Значит, точно, дело в тепле. Не может же целлофановая обертка проводить электричество.
А, собственно, почему не может? И как это выяснить?
Главное, зачем это выяснять? Если бы это были аккумы… Или что-то, что можно загнать. Тридцать три штуки. Интересно, сколько бы дали за каждую? Каждую что? Хрен знает. Хайтечную шалабушечку. Вот тогда бы. А так – чего заморачиваться? Надо думать, куда сунуться поискать работу. И не бомжовскую, подай-принеси. Настоящую. А эту тряхомудию выкинуть к чертям собачьим.
Однако не выкинул ни одной. Даже незавернутую оставил в кармане.
Глава 2. Наития, исцеления и русалки
Курами торговали прямо из машины. Даже очередушка собралась человек в пяток. Подумать только, в забытом богом и всеми властями Ужове – очередь! И немудрено, потому что цена чуть не вдвое ниже магазинной. Заработка Натальи Резцовой, парикмахерши без юрлица, едва хватало на оплату коммуналки – не хотели люди стричься во время кризисов и дефолтов. У Пашки, мужа, последняя получка была и не упомнить когда. Поэтому на еду приходилось всяко изворачиваться, чтоб добыть. Но тут колебаний не возникло – расконсервировала НЗ и ухватила последних двух мороженых синих птиц.
Конечно, это был праздник. Предыдущий раз Наталья с Пашкой ели мясо на Седьмое ноября. Официально его уже не праздновали, но люди по старой памяти еще отмечали. Он принес за пазухой банку тушенки. Тушенка со своей, с огорода, картошечкой, со своими солеными огурчиками – это был праздник. Она любила смотреть, как Пашка ест вкусное. При этом у него не только работали прямоугольная, весомая, как кирпич, челюсть и все тридцать два великолепных, тесно поставленных зуба, не идеальной рекламной белизны, а домашнего, уютного костяного оттенка. Но и двигались складки на лбу, поводил толстым кончиком нос, даже уши, и те шевелились. И благодарные взгляды Пашкиных серьезных серых глаз, бросаемые время от времени, попадали по назначению – прямо в душу.
– Ты кращивая, Наташ, – прошамкал Пашка сквозь курятину, – гла’а желеные, как шветофоры… Жнаешь, как ждорово, когда желеный…
Наталья знала, потому что Пашка был шофер.
А еще она знала, что предстоит ехать в больницу. Там лежит человек, которому нужна ее помощь. То ли Семён, то ли Самсон… Нет, вроде имени такого не бывает – Самсон, – это в Ленинграде… нет, в Петергофе… В общем, надо ехать.
Пашка удивился, но в меру:
– Во, мы с тобой враз подумали. Только прикидывал – ща или не ща сказать тебе, что в выходной к братану поеду. Там крышу проломило, тополь упал на днях… а какой он на крышу ходок – нога-то с Афгана не гнется…
Выходные у Пашки бывали не в субботу и воскресенье, а когда получится. Наталья выходным могла сделать любой день, но чем больше выходных, тем меньше заработок. Завтра – такой
