ты не уличила ее, а во-вторых, наступает такой праздник…
– Оставь-ка ее, так она и не столько слимонит. От домашнего вора не убережешься. Вон и вон!..
Как ни убеждал Павел Павлович свою жену, Евдокия Ивановна осталась непоколебимой. Они вынесла Паше паспорт, причитающееся ей жалованье и велела немедленно, собрав вещи, убираться из квартиры.
– Сама буду все делать, а воровки в доме не потерплю, – шумела Цаплина.
Зная резкий характер Евдокии Ивановны, муж перестал противоречить, и Паша, в слезах, уехала к своей родственнице.
Лиза была потрясена. Сославшись на головную боль, она не выходила из своей комнаты, показывая, что не принимает близко к сердцу домашней неприятности. На другой день к ней пришла Шура.
– Как ты сегодня бледна, – заметила она, целуя хозяйку.
– Немного голова болит, – притворно улыбаясь, заметила Лиза.
– А уж как я тебе благодарна, – продолжала гостья. – Век не забуду. А что, дядя охотно дал тебе?
– О, да!.. Он добрый…
– Дай Бог ему здоровья. Не зная нас, он помог нам без горя встретить праздник. Ах, как хорошо тому, у кого в этот день будет светло на душе. И кто, сказав «Христос воскресе», почувствует, что никого не обидел и никого не заставил плакать.
При этих словах у Лизы сжалось сердце. Она вспомнила, как рыдала Паша, для которой праздник становился мучительными буднями. Опороченная, выгнанная без всякой вины, что должна была переживать несчастная горничная? И всему этому причиной стала она, Лиза! Тут впервые молодая девушка поняла, как жизнь сложна и что часто благополучие одних приносит несчастие другим. И это сознание отравляло ей приближение Великого Праздника. Паша становилась для Лизы кошмаром, давившим ее.
– Как быть? – шептала она, оставшись одна. – Мне так стыдно, и меня так мучит совесть, что я, кажется, задохнусь. И как это я не сообразила, что могут подумать на нее. Надо на что-нибудь решиться…
Долго она ломала голову и, наконец, остановилась на мысли пойти к отцу и признаться, что дурно поступила, желая сделать доброе дело, и просить вернуть Пашу.
Признание дочери поразило Павла Павловича. Ему, как сухому человеку, чужды были такие побуждения души. Он знал, что красть запрещается, и не признавал никаких оправданий.
– Так ты вот какая? Добру же вас учат в гимназии!..
– При чем тут гимназия? – огрызнулась девушка. – Я сделала доброе дело.
– Кому? Чужим. А почему ж ты не подумала о своих? Бесстыдница! Что станется с твоей матерью, когда я передам ей о том, как ты поступила!
Лиза с искаженным лицом взглянула на отца и, закрыв лицо руками, проговорила:
– Вы никогда не понимали меня и не понимаете…
Цаплин усмехнулся и небрежно ответил:
– Что тут понимать-то? Худое хорошим не назовешь. Ты лучше не забывала бы своих отца и мать.
При этих словах произошло нечто необычайное. Лиза вздрогнула и с ожесточением проговорила:
– Отец?! Мать?! Разве они есть у меня!..
– Что
