style="font-size:15px;"> Я весь день провел в архиве. Большая часть нашего отдела ушла на первые представления, где должен был играть наш начальник, а меня отправили в архив, заканчивать дела. Мне выдали дневной паек, я спустился вниз. В архив не ходил лифт, поэтому приходилось долго спускаться пешком, а потом подниматься. Никто не любил здесь работать, а мне нравится. Здесь нет камер слежения, а по лестнице можно подняться до самого верха, минуя общие лифты, и выйти незамеченным из здания. Я так делал много раз, совершенно бесцельно, мне нравилось само чувство мимолетной свободы.
Я проработал в архиве до позднего вечера, моя смена закончилась несколько часов назад, но я не торопился. Есть не хотелось, паек лежал нетронутым, заберу его домой к остальным, за годы службы у меня их скопилось больше пятидесяти. Я не буду описывать, что это за паек, достаточно понимания, что это та же самая серая масса, только твердая, чтобы это съесть, надо найти хотя бы стакан воды. В архиве я работаю быстро, это несложно: находишь в ячейке нужную карточку и правишь профиль в базе, обычно мы приписывали хищения умершим, чтобы на законном основании списать все накопленные жалкие кьюбы в пользу департамента. Это был неплохой доход, по моим расчетам, до одиннадцати процентов от всех поступлений. Я задумался о понятии законности, что в целом есть закон, кроме тяжелой палки, бьющей по спине каждого, причем осознать свою вину ты не успеваешь, получая следующий удар. Было в этом что-то божественное, в ударах, также, как наши боги проламывали 252 года назад черепа нашим отцам и матерям. Определенно, это воодушевляет!
Наконец, я понял, что уже очень поздно, и я не успею на третий сигнал к отбою, а за это уже полагалось наказание. Я стал собираться, как вдруг услышал стук снизу. Звук раздавался около решеток воздушного отопления, так нам объясняли, из них всегда шел нестерпимо удушливый пар, наполнявший архив тошнотворным теплом. Мне это больше напоминало вентиляцию, как оказалось, я был прав. Я подошел к решетке, по которой кто-то стучал снизу, и увидел в узких щелях движение маленькой руки. Я попытался открыть решетку, но она заржавела за долгие годы, замок не отщелкивался. Человек снизу стал стучать еще чаще, понимая, что его заметили. Мне казалось, что сквозь этот шум выгоняемого вентиляторами пара я слышу голос. Я ушел за стулом и стал бить его ножкой по замку. Ножка стула оказалась тверже, стулья были очень тяжелыми, сделанными из плохо крашенного проката. Замок отлетел, я схватился пальцами за решетку и дернул ее вверх, она не поддавалась, я дернул сильнее, уперевшись ногами в пол. Не знаю, сколько я так дергал, но голос снизу становился все слабее, а решетка только гнулась. В итоге я ее выдернул, сильно порезав пальцы. Из открытого проема я вытащил обессилевшую девушку, совсем маленькую, с содранными до крови руками, она еле дышала от жара и усталости. Я положил ее на стульях в комнате отдыха, накрыв своим мундиром, у меня дома есть еще один, а на выходе под курткой никто и не заметит, тем более что на куртке были такие же погоны.
