покраснел, поняв, что сказал глупость. И ему стало весело от этой своей глупости. Покрутил головой, сел на березовый обрубок у входа в юрту. Девушка принесла нитки из сухожилий, иголку, стала перед ним на колени, принялась за работу. Он смотрел на ее тонкие, проворные пальцы с выпуклыми ногтями, на неровный пробор в гладко зачесанных волосах, на розовые уши, и ему вдруг захотелось сжать в руках ее пальцы, слегка подергать за уши или за волосы. Но он боялся, что девушка может рассердиться, и сидел неподвижно.
– У тебя есть отец? – спросил он.
– Нет. Его убили татары.
– А мать?
– Мать увели в плен меркиты.
– Кроме дедушки, у тебя никого нету?
– Никого…
– А у меня есть мать, – сказал Тайчу-Кури и, подумав, что это звучит хвастливо, поправился: – У меня, кроме матери, тоже никого нет. Мой отец тоже был воином Есугей-багатура, но его убили не татары, а нукеры Таргутай-Кирилтуха.
Он замолчал, положил руку на ее голову, провел по волосам.
– Ты чего? – Она подняла голову, в черных блестящих глазах было удивление.
– У тебя волосы гладкие-гладкие. Ты их маслом смазываешь?
– Нет, они сами по себе такие.
– А у меня жесткие. Прямо как на хвосте у быка. – Он наклонился, взял ее руку и приложил к своей голове.
– И верно, – сказала она, убирая руку. – У кого волосы жесткие, у того и характер жесткий…
– А я не знаю, какой у меня характер… А у тебя?
– И я не знаю. – Она откусила нитку, провела ладонью по шву. – Ну вот, опять как новые.
Улыбнулась лукаво. Ее лицо с широко расставленными глазами и маленьким, чуть вздернутым носом на этот раз нисколько не портил зуб со щербинкой.
Тайчу-Кури стукнул девушку по плечу, со смехом сказал:
– Сколько времени сидим с тобой, а я даже не спросил, как твое имя. Ну скажи, не дурак ли?
– Меня зовут Каймиш.
На пригорке среди редких осин показался старик с вязанкой тонких палок за спиной. Пес вертелся вокруг него, прыгал, весело крутил хвостом. Каймиш побежала навстречу деду, взяла у него вязанку, взвалила на свои плечи. Тайчу-Кури только сейчас вспомнил, что пришел сюда по делу, встал, сдержав вздох, сказал:
– Меня послал сын Таргутай-Кирилтуха Улдай. Он велел тебе сделать для него сто стрел.
Дед равнодушно посмотрел на Тайчу-Кури, ничего не ответил. Он был очень стар. Худое, с выпирающими скулами лицо изрезали морщины, редкие волосы усов и бороды были уже не белые, а желтые, как прошлогодняя трава. И халат, и гутулы на нем тоже были старые, в заплатах. Он устало присел на березовый обрубок.
– Садись, парень. Или торопишься?
Тайчу-Кури сел. Солнце склонилось к закату, тени от сопок и юрт легли на степь длинными полосами, в синем небе висело облачко с золотым боком. Пес подошел к старику, положил голову
