усмехается, а после говорит им что-то. Гляжу, варяги повеселели, головами кивают, улыбаются: видно, по́ сердцу им то, что он им сказал. И уж совсем дивное дело – на меня поглядывают ласково, точно я у них гость долгожданный. Лопочут мне что-то, только без толку, я ведь тогда ни слова не знал по-варяжски.
Плыву я в лодке с варягами и думаю: хорошо быть оборотнем! Обернуться бы вороном, полететь обратно в Домовичи, удариться оземь перед матушкой и обернуться опять отроком: здравствуй, родная матушка, вот он я!
Везут меня неведомо куда. Уплывают назад пороги-перекаты, уплывают тихие плёсы. Берега проплывают мимо, словно прощаются со мной и торопятся назад, к моему дому. А дом-то от меня всё дальше и дальше, и на сердце тоска.
Перебрались на другую реку. Сижу в лодке, и одно у меня дело: думать. За всю жизнь я столько не передумал, сколько за ту дорогу. Теперь я пленник. В рабство, наверно, меня продадут. Однако удивительно мне, что варяги так ласковы со мной, никто никогда пальцем не заденет, есть дают что получше. Не слыхивал я, чтобы с рабами так обходились.
Тюр, тот добрее всех, – учит меня варяжским словам, достал мне одёжу потеплее, я ведь из дому в одной рубахе ушёл, следит, чтоб наедался досыта. Не о каждом отец родной так печётся, как чернобородый Тюр обо мне.
Только рогатый Свавильд косо на меня поглядывает, однако и он ничего плохого мне не делает.
А я всё думаю, думаю: о матушке, о сёстрах, о погибшем отце, о роде домовичей. Кто ж теперь будет мстить за обиды нашего рода? Я вон попытался, и ничего у меня не вышло. Может, я мал ещё и взял на себя дело не по силам? Много слышал я песен и преданий про подвиги местников за наш род, но не слыхал, чтобы там говорилось про отроков вроде меня.
И решил я убежать при первом удобном случае. Вернусь, думаю, в Домовичи, подрасту, стану настоящим сильным воином, а тогда разыщу Свавильда и убью его.
Глава пятнадцатая
Ладога
Плывём мы вниз по реке, смотрю, она становится всё шире и шире. Только что было тихо, солнышко припекало, а тут, откуда ни возьмись, потянуло свежим ветром. Я глянул вперёд, а берега не видно, только вода и небо. Догадался я, что это великое озеро Не́во. Слышу, и варяги то же говорят.
На том озере волны не хуже, чем на море. «Нево» на чудском языке и значит «море». Раз поднялся такой сильный ветер, пока мы плыли по нему, что наши лодки даже на берег выбросило. Хорошо, там камней не было, песок один, а то бы разбило в щепки.
Миновали озеро Нево, вошли в устье большой реки и поплыли вверх по течению. Тюр говорит мне: Волхов. И про эту реку я слыхал. Говорят, она прежде называлась Мутная, потому что она и вправду мутная.
По берегам Волхова лес не тянется сплошной стеной, как у нас, больше поля да деревни. Недолго мы там плыли, глядь – за поворотом детинец: крутой земляной вал, на нём бревенчатые стены и башни. Кругом домики. Тюр говорит:
– Ладога!
Так вот где, думаю, сидит ненасытный варяжский князь, которому, сколько ни собирай белок, куниц да соболей, всё мало!
Подплываем
