оказавшийся поблизости.
Может, думаю, там бани по вечерам будут? Пойти хоть с мужиками попариться, в проруби искупаться. Да я вообще в растерянности! Жить целую вечность и не страдать! Не болеть, не рыдать, не мерзнуть. Не испытывать чувство вины. Не бояться, что всё съедят. Не ждать, не надеяться. Не скорбеть. Ни с кем не ругаться. Жить и не думать, как заработать.
Да мне вообще не верится, что такое возможно! На работу ходить не надо, денег нет, магазинов нет, телефонов нет. Нет зеркал! Женщины, наконец, придут в себя и поймут, что на земле они вели себя неподобающе. Им станет стыдно за то, что они не слушались своих мужей, мотали им нервы и без конца доказывали, что они умнее.
А что толку понимать, когда ни мужей не будет, ни жен. Да я вообще расстроился! Всю вечность без жены. А может, подумал я, к нам будут прилетать бабы из космоса? Я тут же представил, как они спускаются с корабля в каучуковых костюмах, вместо глаз у них сверкают светодиодные лампы, на груди мигают микросхемы и все они опутаны проводами.
Я посмотрел на Галю, пытаясь запомнить каждую ее черточку. Я рассматривал ее глаза, губы, брови…. Я вдруг увидел, как сквозь тонкую кожу просвечивают голубыми ручейками вены на ее руках, как на лицо ниспадают прядки непослушных вьющихся волос, и все во мне наполнилось такой непередаваемой нежностью…
Мне так захотелось вдохнуть ее всю в себя, чтобы там, на небе вновь почувствовать родное тепло…
– Ночи не будет, – вдруг говорит Галя. – Не будет звезд, – тут она подошла к окну и стала смотреть на небо. – Не будет ни луны, ни солнца…
Это как же так? Нет солнца и светло! Я-то жду не дожду, когда ночь наступит, чтобы спать поскорее лечь. А там? Будем сутками скакать, следить за своими женами, чтобы они чего доброго не потеряли свой моральный облик?
– Странно… – после некоторого молчания продолжает Галя. – Не будет звезд.… Не будет самолетов, летящих над головой. … Не будет листвы, шуршащей под ногами, не будет снежинок, падающих на лицо. Не будет луж, фонарей, сугробов… мы не будем кормить крошками птиц, не будем выкручивать перегоревшие лампы. Ты не дашь мне постирать свою грязную рубашку и не спросишь что у нас на ужин, – ее голос неожиданно дрогнул. – Я не обниму тебя ранним утром, не открою тебе дверь, потому что ты не придешь с работы…
Ну конечно! Я буду околачиваться возле Галиного дома, прикидываться сантехником, а она мне даже дверь не откроет!
– Как же так? – она посмотрела на меня, и вдруг я увидел, как ее глаза стали прозрачны. – Мы не будем праздновать Новый год, не будем наряжать елку.… Не будем пить чай с малиновым вареньем, – она подошла ко мне и села на колени. – Я никогда не буду плакать и забуду, что такое слезы, – она взяла меня за руку, и я почувствовал, какая она горячая. – Я забуду про эту жизнь, которая была на земле…
– Ты только про меня не забудь, – говорю я.
– Но я не хочу! – она посмотрела мне в лицо. – Я хочу варить, хочу стирать, мыть, гладить, зашивать, красить ногти… Я хочу сидеть в ванной, жарить
