тоже потерял обоих родителей.
– Ты любил их?
– Да.
– Они умерли до или после… того, что ты совершил?
– До. И я этому рад.
– А что ты сделал?
– Не спрашивай меня снова, Док. Я тебе не скажу, – он посмотрел вниз на свою руку, прикрывавшую ее пальцы, и понял, что его большой палец инстинктивно поглаживает их. В его мозгу закружились эротические картинки других мест на ее теле, которые он хотел бы ласкать.
– Если я тебе скажу, ты по-настоящему станешь бояться меня.
Двигаясь быстро, не давая себе возможности нарушить любое из данных им обещаний, он убрал свою руку и встал. Стоя к ней спиной, он взял пакет со стола и сунул себе под мышку. Потом он подошел к двери, взял с вешалки куртку, шарф и шапку.
– Пока ты со мной дралась, у тебя открылась рана на голове. Волосы испачканы свежей кровью. Возможно, тебе следует изменить свое мнение по поводу душа.
Он бесшумно закрыл за собой дверь и остановился на крыльце, чтобы надеть верхнюю одежду. Сильный ветер гнул верхушки деревьев, швыряя ему в глаза снег и ледяную пыль, пока мужчина шел через двор к сараю.
Он положил пакет на верхнюю полку и загородил его мотком проволоки. Потом он вытащил деревянную паллету из сарая, бросил ее возле колоды, на которой рубил дрова. Складывать недавно наколотые дрова на паллету это бездумная работа, поэтому он мог делать ее не думая.
И это позволяло ему сосредоточиться на Эмори Шарбонно.
Его тревожило то, что ее инстинктивное недоверие было настолько сильным.
И это волновало его еще сильнее, потому что это недоверие было оправданным.
Никто и ничто еще ни разу не отвлекало его от принятого решения. Ей это удалось. Он искренне заботился о ней, и в этом была потенциальная опасность. Все могло рухнуть. Он с этим боролся, но чувствовал, как у него уходит земля из-под ног всякий раз, когда он на нее смотрит… и каждый раз, когда она смотрит на него.
Он сделал три ходки от кучи дров до поленницы, сложенной вдоль южной стены хижины, где поленья были хотя бы наполовину укрыты от непогоды. Закончив с этим, он вернул паллету обратно в сарай.
Задержавшись там, укрытый от снега и ветра, он стащил перчатки и вытащил из кармана джинсов серебряный брелок. Изо рта мужчины вырывался пар.
Эмори не заметила, что его не хватает, и он надеялся, что она о нем не вспомнит и не попросит вернуть. Потерев его между большим и указательным пальцами, он признался самому себе, что повел себя как юнец, до глупости сентиментально, тайком взяв вещь, принадлежавшую ей. Никогда в своей жизни он не хранил ничего, что напоминало бы ему о какой-нибудь женщине, даже если она сама дарила ему сувениры. Особенно если она дарила ему что-то на память о себе.
Он не романтик и никогда им не был. Когда он не заказал цветы для своей девушки, с которой встречался в выпускном классе, Ребекка вышла из себя.
– Кто обращает внимание на такую ерунду? – проворчал он тогда.
Она в сердцах сказала:
– Я!
