до тех пор, пока из крематория поднимался дым. Он протянул сигарету парню.
– Чем занимается ваш отец?
– Мы торгуем цветами. Если вам что-нибудь понадобится, сударь, знайте, у нас дешевле, чем у этих живодеров в деревне. У нас бывает прекрасный товар. Как раз сегодня утром прибыла новая партия.
Клерфэ задумался. А почему бы ему не послать цветы в санаторий молоденькой бельгийке, этой бунтарке? Вероятно, высокомерный русский разозлится еще больше. Он зашел в лавчонку.
Она имела довольно жалкий вид, и цветы там были самые средние, если не считать нескольких очень красивых, которые совсем не подходили ко всему окружающему. Клерфэ увидел вазу с белой сиренью и большую ветку мелких белых орхидей.
– На редкость свежие! – сказал низенький человечек. – Только сегодня прибыли. Это первоклассные орхидеи. Не завянут по крайней мере недели две. Редкий сорт.
– Упакуйте их, – сказал Клерфэ, вытаскивая из кармана черную шелковую перчатку, которую Лилиан накануне вечером оставила в баре. – И это тоже запакуйте. Найдется у вас конверт или бумага? Ему дали и то и другое.
В санатории было тихо.
Лилиан Дюнкерк, в синих брюках, сидела у себя на балконе. Перед ней в снегу, который намело за ночь, торчала бутылка водки – подарок Клерфэ.
Зазвонил телефон. Лилиан сняла трубку.
– Да, Борис… нет, конечно, нет… к чему мы бы пришли, если бы так поступали?.. Не будем больше говорить об этом… конечно, подымись… да, я одна, кто же может прийти ко мне так рано?..
Лилиан снова вышла на балкон. Она подумала было – не спрятать ли ей водку, но потом взяла стакан и откупорила бутылку.
Водка была отличная и очень холодная.
– Доброе утро, Борис, – сказала она, услышав, как хлопнула дверь. – Я пью водку. Хочешь? Тогда принеси стакан.
Растянувшись в шезлонге, она поджидала его. Волков вышел на балкон, держа в руке стакан. Лилиан вздохнула с облегчением. «Слава Богу, обошлось без нотаций», – подумала она. Волков налил себе. Она протянула ему свой стакан. Он налил и ей доверху.
– Почему ты пьешь, душка[1]? – спросил он. – Боишься рентгена?
– Нет, Борис, радуюсь жизни. Он с изумлением поглядел на нее:
– Далай-Лама уже сказал что-нибудь о снимках?
– Нет. Да и что он может сказать? Я не хочу ничего знать.
– Правильно, – сказал Волков. – Выпьем за это.
Он залпом осушил стакан и убрал бутылку.
– Дай-ка мне еще, – сказала Лилиан. – Стаканы совсем маленькие.
– Сколько твоей душе угодно.
Лилиан наблюдала за ним. Она ждала, что он будет уговаривать ее не пить, но Борис был достаточно умен: он угадал ее мысли.
– Налить еще? – спросил он.
– Нет. – Лилиан поставила стакан около себя, не дотронувшись до него. – Борис, – сказала она, – мы слишком хорошо понимаем друг друга.
В оригинале – русское слово «душка». – Примеч. пер.
