надо же, были духи французские. Прелесть, и только. Шанель. А теперь их нет. Пришёл на рассвете ко мне Вознесенский, с большого похмелья, увидел духи – да и выпил.
Увидит в углу забытую, недопитую рюмку – и сразу:
– Это Сапгир приходил. Ночью, представь себе. С выпивкой. Спать никому не давал. Стихи свои новые нам желал почитать, немедленно. Много, целую книгу. Я совсем не спала, ни минуты. Слушала. Кофе варила. Генрих выпил, рюмка за рюмкой, две бутылки водки. Потом начал третью, но не осилил. Поехал домой, отсыпаться.
Посмотрит вскользь на гитару, под рукою всегда стоявшую, наготове, – и говорит:
– На ней Окуджава играл. Пел он у нас недавно. Помнишь песню его чудесную – «Эта женщина – увижу и немею…» Это он мне посвятил.
Ну и далее, в том же роде. Предмет – и рассказ.
С подробностями. С деталями конкретными. Множество раз.
Алёна была человеком смелым, даже отважным.
Способна была на решительные, непредвиденные поступки.
Что бы ни происходило с ней – она всегда находила выход из положения, верный, точнейший ход.
Как давалось ей это? Непросто.
Но всегда она – побеждала.
(Нрав. Характер. Приметы роста.
Волевое – в действе – начало).
Через много лет, отшумевших друг за другом, сплошной чередою, после бурных смогистских времён, отошедших, с шумом и с грохотом, со слезами, с кровью, в былое, в совершенно иную пору, в дни всеобщего разобщения, разбросавшие всех нас поврозь, но приязнь взаимную нашу одолеть и убить не сумевшие, ну а с нею и память о молодости, в бесконечные, грустные дни выживания и терпения, в дни метаний её и надежд на какие-то слишком уж призрачные улучшения в жизни, когда у неё украли машину, она, огорчившись, вначале обратилась, как полагается нашим гражданам, прямо в милицию.
Но когда поняла, что там не помогут ей никогда, возмутилась и занялась необходимыми поисками сама, по всем детективным, классическим, шерлокхолмсовским, твёрдым, железным правилам. И машину свою – нашла.
Украли её, как выяснилось впоследствии, сами менты.
Об этом в «Литературке» даже статья была.
Родственные отношения с Лилей Брик и её сестрой, живущей во Франции, Эльзой Триоле, супругой поэта-коммуниста, сюрреалиста бывшего, Арагона, помогли Алёне однажды, в беспросветных семидесятых, под настроение, видимо, взять да и съездить в Париж.
Мать губановская, сотрудница ОВИРа, никак не хотела выпускать её из страны и всячески ей препятствовала.
Сердилась она тогда на Алёну, из-за сыночка, из-за Лёни, одной из виновниц сумбурной жизни которого считала, забыв о прочих, прежде всего – её.
Но Алёна её победила – и вырвалась за границу.
И побывала в Париже.
И возвратилась в Москву.
А несколько позже – не только помирилась, но умудрилась подружиться с мамашей губановской, не такой уж суровой в общении,
