комился с молодой еврейской медсестрой по имени Фридель. Они полюбили друг друга и поженились в лагере.
В 1943 году их тоже отправили в Освенцим и разделили: Эдди оказался в девятом бараке, как часть медицинского персонала, Фридель в десятом бараке, где проводили стерилизацию и другие варварские медицинские эксперименты печально известные Йозеф Менгеле и гинеколог Карл Клауберг.
ИЭдди, и Фридель удалось выжить. Когда русские подошли к Освенциму осенью 1944 года, нацисты попытались замести свои следы – уничтожить все свидетельства зверств концентрационного лагеря. Они бежали, уводя своих многочисленных пленных в Германию. Фридель оказалась в их числе.
Эдди спрятался и остался в лагере. Пройдут месяцы, прежде чем война закончится. Он присоединился к русским освободителям. Днем Эдди лечил выживших, которых оставляли нацисты, а также русских солдат. По ночам с бешеной энергией писал свои дневники о пребывании в лагере смерти – в Освенциме.
В своем травмированном состоянии Эдди создал персонажа – Ханса, который рассказал историю его жизни. Пережитый ужас все еще был настолько острым, что он не мог найти слов, чтобы описать его от первого лица.
Это история Эдди.
Пояснения к плану лагеря Освенцим-I (Шталаг[2])
Глава 1
Далеко ли от нас до подернутых туманной дымкой синих гор? A до той равнины слева, озаренной лучами весеннего солнца? Если идти пешком, то добраться до них можно было бы примерно за день. А вот доскакать на лошади можно и за час. Но все, что я вижу сейчас из окна, от нас намного дальше, невообразимо далеко. И эти горы, и та равнина находятся в другом, недоступном нам мире, потому что нас отделяет от них колючая проволока.
Страстные желания и мечты, заставляющие наши сердца биться все сильнее и все быстрее гнать кровь по жилам, лишены всякого смысла. Между нами и равниной натянута колючая проволока. Целых два ряда колючей проволоки, над которыми светятся развешанные вдоль нее красные лампочки – словно печать смерти, ожидающей нас, всех нас, запертых здесь, на огромной квадратной площадке, окруженной высокой белой стеной и двумя рядами колючей проволоки, к которой подведен ток высокого напряжения.
Все время, день и ночь, один и тот же вид, все время – одни и те же ощущения. Мы стояли перед окнами бараков, мы смотрели на далекие, недоступные горы и задыхались от бессилия.
Расстояние между нами – десять метров. Я высовываюсь из окна, перегнувшись через подоконник, словно хочу полюбоваться недоступной свободой. А бедняжка Фридель не может сделать даже этого: в ее бараке царит самый строгий лагерный режим. И если я все-таки могу свободно ходить хотя бы по территории нашего лагеря, то Фридель даже это «удовольствие» недоступно.
Я живу в Девятом бараке, где находится одно из отделений госпиталя для арестантов. А Фридель – в Десятом бараке. У них, в Десятом бараке, тоже лежат больные, но совсем не такие, как в нашем. У нас лежат те, кто заболел из-за жестокого обращения, голода и непосильной работы. Собственно, их болезни вызваны естественными причинами и соответствуют установленному диагнозу.
А Десятый барак называется экспериментальным. Там находятся женщины, над которыми врачи издеваются так, как никто и никогда не издевался над главным и самым прекрасным предназначением женщин: их женской сущностью, их возможностью стать матерью.
На долю этих женщин выпали такие жуткие мучения, что, попав в подобную ситуацию, даже одержимая страстью к мазохизму девушка покончила бы с собой, не вынеся подобных издевательств. Однако в Десятом бараке нет места необузданным желаниям. Здесь сосредоточено то, что составляет высшее проявление мании величия Übermensch[3], основанное вдобавок на некотором материальном интересе.
Мы помнили обо всем этом, когда смотрели на равнины Южной Польши, и как же нам хотелось вырваться из-за ограды, убежать в луга и леса, затаиться там и никогда больше не смотреть поверх забора на отроги Северных Карпат.
Но мы знали и еще кое-что. Мы знали, что всем нам уготована одна судьба и единственный способ выйти отсюда на свободу – смерть.
Мы знали: смерть в лагере может выглядеть по-разному. Иногда она является как честный боец, с которым могут сразиться доктора. И хотя у такой смерти есть могущественные союзники – голод, холод и вши, – она все-таки остается естественной и ее можно считать почти нормальной.
Но с нами этого не случится. К нам придет другая смерть, та, которой уже умерли миллионы прошедших прежде нас через этот лагерь.
Эта смерть придет к нам тихо и незаметно, почти без запаха.
Мы всегда помнили: смерть постоянно присутствует
Общее название для «базовых» лагерей военнопленных в Германии во время Второй мировой войны.
«Арийцы». Человек высшего сорта, супермен (теперь используется иронически, отсылая к фантазиям нации о суперарийцах). –
