тебе подарки, – Морозко расправил пышные белесые усы, закинул на спину мешок с подарками, посохом отворил дверь и вышел из терема в ночь.
…..
Приближалась самая длинная ночь. Я собрался съездить к дальней родственнице бабушке Вере по просьбам ее односельчан. Ехать не хотелось, так как ее, мягко говоря, я недолюбливал. Нелюбовь осталась с детства, когда все свободное время от учебы я проводил в деревне у своих дяди с тетей и мне приходилось встречаться с бабушкой.
Вроде бы ничего плохого она не говорила и не делала мне, но неприязнь к ней из-за чувства страха прочно осела в моей памяти. Страха из-за ее умения ворожить и гадать на картах. Деревенские обходили ее неказистый домик стороной, но нет-нет да и заглядывали по надобностям своим: поворожить на друзей и недругов, судьбу узнать, травками нужными разжиться.
– Серёжка, – говаривала мне каждый раз, когда заносил ей молоко, – никогда не пытайся узнать, что было, есть и будет. Всего не узнаешь, а голову забьешь чепухой – так и помрешь несчастливым.
Деревня казалась вымершей. Только расчищенная от снега площадка для автолавки перед въездом и три стежки-дорожки к домам говорили, что здесь еще теплится жизнь. По одной из тропок я дошел до избы деда Ерофея. У него и остановился на постой.
– Днесь зашел к ней узнать, что свет не зажигается в окошках, – рассказывал дед Ерофей, ближайший сосед бабушки Веры. – Спросил, что надобно. Умру, говорит, скоро, а родных никого не осталось. Хочу, говорит, Серёжку напоследок увидеть – тебя, значит. Вызови как-нибудь, дождусь его.
– Я спрашиваю: как же вызвать его? – рассказывала дальше Пелагея, которая приползла с другого конца деревни. – На столбе только экстренные звонки, а с мобильного не вдруг дозвонишься. А ты, говорит, из моего дома попробуй набрать. Я набрала дочку и надо же – с первого раза дозвонилась. И связь не прерывалась.
– Ты, это, в баньке бы помылся, – предложил Ерофей, – мало ли что у ней в доме.
– Воды да дров помоги натаскать, а мы с Ерофеем протопим, – добавила Пелагея.
Отведя душу в баньке, я осторожно постучался к бабушке Вере.
– Что не сразу ко мне пришел? – встретила она меня вопросом.
– Да вот, решил помыться в бане у деда Ерофея.
– Да вижу – так и несет от тебя банным духом.
– А я думал, бабушка, ты не учуешь из-за духа сушеных трав у тебя, – ответил, слегка улыбнувшись.
– Это хорошо, что про травы помнишь. Чувствую, что нонече тебе без них не обойтись.
– А что должно случиться? С чего ты взяла?
– Знаю я. Мальцом ты еще был. Глотнул ты случайно зелья, приготовленного мною для другого. С тех пор в последние дни уходящего года снятся тебе сны тревожные. На перемены в новом году.
– Это всего лишь сны, бабушка Вера. После встречи Нового года они не снятся.
– Так и должно быть. Пока был молодой, сны не вредили тебе.
– Да я как бы и сейчас…
– Давно я тебя не видела, – прервала она. – Постарел, не та хватка. Затем и вызвала, чтобы снять наговор
