большого и чёрного я, к сожалению, не увидел.
– Противник деморализован и в панике оставляет поле боя, – прокомментировал он. Будем считать это победой. В тактическом, конечно, смысле. Борух.
– Что?
– Борух – это я. Майор Мешакер. Будем знакомы.
– Артём. Писатель неопределенных занятий.
– Серьёзно? Настоящий писатель?
– Серьёзно? Настоящий майор? – в тон ему ответил я.
– Ну, есть нюансы, – признался он, – но, в целом, скорее настоящий, чем нет.
– Вот и у меня та же фигня.
– Ладно, подробности потом, – деловито заявил майор, – а сейчас давай посмотрим, кто на колокольне хулиганит.
Чувствовалось, что неизвестный звонарь подвыдохся – удары колокола стали реже, ритм сбивался. Мы с майором вылезли из машины – я, наконец, опознал её как старую БРДМ-ку, – и подошли к воротам собора. Навстречу нам сползала по ступенькам, волоча задние ноги и повизгивая, крупная лохматая собака. За ней оставался кровавый след. Военный достал из кобуры пистолет и, вздохнув, выстрелил ей в голову. Одиночный выстрел гулко раскатился по площади.
– Я так-то собак люблю, – сказал он с сожалением, – но…
Толкнул дверь – она оказалась заперта. Постучал рукой, попинал ботинком, грохнул несколько раз прикладом – реакции не было.
– Открывайте, эй! – заорал я из всех сил, но тщетно.
– Да чёрта с два они нас слышат, – сказал майор, – оглохли, небось, уже от своей звонилки.
Двустворчатые массивные двери собора не располагали к взлому – толстые, деревянные, с железными накладками, на массивных кованых петлях. Такие только взрывать. Но у военного было другое мнение.
– Один момент, – он резво побежал к своему броневичку и ловко залез туда через задний люк. Где только раздобыл такую древнюю трахому? Это же как бы ни пятидесятых годов модель.
БРДМ-ка рыкнула мотором, хрустнула раздаткой и небыстро, но целеустремленно полезла по ступенькам. Острый угол бронированного носа ударил в середину дверной створки – и просто расколол её пополам. Одна половина повисла на петлях, другая – на внутреннем засове. В образовавшуюся щель вполне можно было пролезть даже самому толстому священнику.
Впрочем, нам достался какой-то худой. На рычаге колокольного привода болтался совсем не впечатляющей комплекции батюшка. Молодой, невысокого роста, в драном подряснике, он тянул кованый рычаг вниз всем весом. Сверху раздавалось могучее «баммм». На противоходе рычаг его отталкивал, но тот не сдавался, повисал снова. Глаза его были полузакачены и слегка безумны. Длинные, связанные в хвост волосы и небольшая рыжеватая борода промокли от пота. Нас он даже не заметил. Церковь была тускло освещена десятками тонких свечей и крошечными огоньками лампад, но совершенно пуста. Отчего-то я ожидал тут увидеть молящихся прихожан, успокаивающих их священников, бьющихся в религиозном покаянии грешников, проповедей о Конце Света… Проклятые писательские штампы.
– Всё,
