господин Хакс, Ваше письмо, которому пришлось восемь недель ждать ответа, было для меня (как и все прежние Ваши сообщения) большим радостным сюрпризом. На этот раз радость была даже особенно велика, так как Ваша критика некоторых моих воззрений дала повод для дальнейших размышлений, побудила освежить и углубить пока еще довольно туманные исторические концепции и критически осмыслить Вашу аналогию социализма с абсолютизмом и пр.
Но сначала о том, в чем мы полностью друг с другом согласны. Во-первых, это наша общая радость по поводу 22-го выпуска «Штрайтбарер Материализмус» и во-вторых, что настоящее имя Беньямина Баумгартена Феликс Вемхойер*.
Вы спрашивали, кто это и почему редакция ничего о нем не сообщает. Ни редакция, ни я не можем дать никакой информации по этому вопросу. Осенью 96 г. издательство получило статью, подписанную его настоящим именем (см. копию последней страницы его письма от 1.6.96 за подписью Феликс Вемхойер). Штефан Эггердингер прислал мне это сочинение с просьбой его отрецензировать (см. копию письма Эггердингера).
В результате возник черновой вариант моей работы «К вопросу о Ноте Сталина»*. В том же 1996 году Вемхойер позвонил мне и сказал, что хочет, чтобы его статья была опубликована под именем Беньямина Баумгартена. А я тогда поинтересовался, не состоит ли он в родстве с некой социал-демократической г-жой Вемхойер, которую нам не раз доводилось лицезреть в теле-шоу и слушать по радио. Он сказал, что она действительно его родственница (сестра, насколько я помню). Допускаю, что его нежелание публиковаться в журнале под своим настоящим именем как-то связано с этим родством.
И это все, что мы о нем знаем. Но если иметь некоторые познания в графологии, можно вычитать намного больше по почерку писавшего. (См. копию его письма Ханфриду Мюллеру от 26.10.97 и оборотную сторону копии его рукописи с именем и датой 1.6.96). Этот почерк заронил во мне легкие подозрения, что его сочинение не совсем его сочинение. А второе письмо Ханфриду Мюллеру, на этот раз от Хайнера Карушейта*, их только укрепило (копию и этого письма также прилагаю). Соглашусь с Вами и в том, что Сталин делал уступки русскому национализму (возможно, он даже сам в чем-то поддался ему). Наиболее остро я столкнулся с этим уклоном, когда мы, берлинские партийцы и товарищи из ЦК СЕПГ в конце 1947 г. или в начале 1948 г. посмотрели советский фильм о поражении русского флота в русско-японской войне, кажется, он назывался «Цусима». Я смотрел и слушал, и не верил своим глазам и ушам.
Не классовая борьба низов и верхов, как в «Броненосце Потемкине», а единодушная защита царского отечества всем экипажем от юнги до капитана! Позже в разговоре с Куртом Хагером я выразил свое удивление и неодобрение этого националистического «срыва», но к моему великому изумлению, другой Курт так не считал и стал доказывать, что я все не так понял, но меня он не переубедил. Этот фильм был чем-то вроде драматической версии тоста Сталина на празднике победы над фашистской Японией в 1945 г. Помните, он тогда сказал: «Это поражение (1905 года) черным пятном легло на нашу страну. Наш народ ждал того дня, когда Япония
