слух. Я даже удивился, что у человека такой может быть… – С Невской сечи явились, что ли?
– Мы… – начал говорить Жан.
– Замолчь! – неистово рявкнул Любослав Дмитрич, пуча глаза. – Не повелел я ишшо тебе голос свой являть!
Я хмыкнул и повел плечом. Ишь ты, норовист боярин… Однако, не угадал он, влезши со своим вельможным нахрапом. Явился тут, понимаешь, как селедка из кустов смородины…
– А кто ты таков, чтобы мочь моему товарищу велеть или не велеть? – Я добавил в голос изрядную порцию холодной ярости, но говорил приглушенно. – Мы княжеские дружинники. Так что, повелевать нам могут только князь и его ставленники, понял, любезный? Или тебе давно пониже спины пинка не отвешивали?
Гридни, как будто подчиняясь чьей-то команде, моментально окружили нас. Ванятка попал одному из них под ноги, получил отменного леща, вскрикнул и, не вставая на ноги, резво завилял задом, улепетывая на четвереньках прочь. Как по стеклу, скребанули по нервам клинки, вытягиваемые из ножен. В толпе кто-то ахнул.
– Жаль, стволы у Грома остались, – с досадой прошептал Жан. – Многовато их.
– Нельзя стволы. Отобьемся и так. Держимся спина к спине… – Я шагнул к спецназовцу и повернулся лицом к боярину. Взялся за рукоять сабли, но в последнюю секунду решил не торопить события и не стал выдергивать ее из ножен. Бесстрастным голосом, лениво растягивая слова, произнес, обращаясь к хозяину гридней, – осади своих холопов, Любослав Дмитрич. Зашибём ненароком, – и выделил, со значением, – с тебя начну.
Боярская грудь под бородой ходила ходуном. Сверкнули в оскале желтые зубы. Витень в руке сначала дернулся, потом застыл. Лютая, едкая ненависть изливалась из по-ведьмачьи зеленых глаз Любослава Дмитрича. Гридни стояли на полусогнутых ногах, готовые кинуться на нас одновременно со всех сторон. Назвав холопами, я их намеренно оскорбил, и они это поняли. Воздух загустел. Мое зрение, слух, обоняние обострились. Появилось уже знакомое чувство необычной замедленности в движениях окружающих меня людей. Тело готовилось к схватке…
И тут неожиданно заговорил серолицый монах. Он смело шагнул вперед и остановился между мной и конем Любослава Дмитрича, воздел руки кверху, как бы призывая всех присутствующих в свидетели.
– Вот, новгородский люд, зрите, что деется на ваших глазах? Ратники Александровы над честными горожанами суд несправедливый чинят… Почто купеческого сына Ивана Шубина наземь с ног свергли? За защиту, на кою он встал, не желая отдать на поругание молодиц новгородских! – Он направил в нашу сторону указующий перст. – Вот они! Эти дружинники, что похоти ради нареченную Иванову невесту, и подружку её, сладкими речами извращали, драгоценностями одаривали, охальники… Силу свою почуяли, вседозволенность?! Им что свей, что новгородец – всё едино!
В толпе послышались негодующие возгласы:
– Так и было… верно сказано… вон оно как… охальники!..
Боярин, почувствовав поддержку
