что они рассказали, было довольно,чтобы знать наизусть, как дорогу до дома: п…т ветеран на уроке мира
п…т как дышит старый насильник алкаш сердечник физрук мент охранник афганец грязный урод скотина хрипло и долго
«все происходит на даче во время обеда…»
все происходит на даче во время обеда
я говорю нас всех гонят на бойню
кто тебя гонит куда – (возмущенно, мне) Маша
меня вот никто не гонит на бойню, – говорит Ольга Петровна,
наоборот, я живу прекрасно,
я не перестала есть мясо, но стала хуже его готовить
Ольга Петровна прочитала Кутзее
он написал, что те, кто кушают мясо, не замечают, что происходит Освенцим
я говорю наш дух томится в неволе это все прутья одной решетки
но в общем зачем это все говорю непонятно
«и вот значит подходит к моему Мишке или моему Пашке…»
и вот значит подходит к моему Мишке или моему
Пашке некто в черной рубашке и говорит убью ты
сейчас умрешь – звучит как правда, но это ложь
потому что подходит татарин Дамир к п…дору Саше
и говорит эй, еврейчик
сам-то он кто – вопрос х…ый,
хорошо, попробуем снова.
к моему Мустафе подходит злобный израильский
ортодокс-милитарист, надо придумать где это все
происходит – скажем, в Германии ист
и говорит то же самое
если меня сильно обидеть, я начинаю отмахиваться
рукой и говорить черт с ним, черт с ним
но иногда говорю, как бабка – убить мало
запретить это слово, тогда придется всего Шекспира,
снова х…во, х…во снова
и вот к моему Мишке подходит и говорит
Мишка внутри и снаружи горит
Мишке бросается в голову кровь
Мишка спасается, но не нападает
и Мустафу злобным вечером в Диком поле
русский кинг-конг бутиратный заточкой колет
страны ведут себя как два удава и кролик
кролик один
кролик значит, что все хорошо
и его не спросили, а режут живьем
повезло этому моему Сашке
жить в вавилонско-пизанской башне в процессе ее
наклона и окончательного падения в пропасть идей
о том, кого еще надо убить
увезти отсюда, замучать там
чтобы она могла стоять вертикально
чтобы народу было нормально
вкусные колбасы из нашего мяса Гоша.
фалличность идеи как таковой
чьей-то чужой
и наш, Гоша, с тобой
покрытых травой через тридцать лет ограниченный
мертвый сюжет, наша слабая дохлая жизнь по
сравненью с идеей убить … – о,
наших обид раскаленный остов
слава россии Гоша позволь себе эту малость
грусть безнадежность нежность к твоим жидам
это ты сам
нет Гоша это не штырит не штырит нет – это я говорю
тебе
