давно, но долгое время не шли дальше довольно поверхностных констатаций. Скажем, исследователи добросовестно пытались объяснить различия в рождаемости в странах Европы, изучая связь уровня рождаемости с географической широтой, высотой над уровнем моря, плотностью населения и т. п.[27] Подобные попытки не приносили ничего, кроме разочарований. «Имеются в некоторых государствах специальные исследования, поставившие себе целью выяснить зависимость рождаемости от географических особенностей при наличности одинаковых других условий. Но результаты этих исследований друг другу противоречат, и главное, предполагаемой одинаковости прочих условий в действительности не существует»[28].
Вот еще один пример рассуждения конца XIX в. «Некоторые авторы открыли грубое географическое распределение, именно: высшая рождаемость на востоке Европы (Россия и Венгрия); более низкая в центральной (Австрия, Пруссия, Германия и Италия); еще более низкая в северной (Великобритания, Норвегия и Швеция). Ирландия и Франция, по-видимому, представляют исключение. Очевидно, однако, что это распределение очень грубое, и общие социальные условия, вероятно, имеют больше влияния, чем климат или географическое положение. Влияние расы также, по-видимому, пересиливается влиянием общего социального состояния… Огромная рождаемость в России и восточных провинциях Пруссии указывает, по-видимому, на большую плодовитость славянской расы. Но, по всей вероятности, и здесь действует социальное состояние, а не раса. Мы не можем указать разницу между германской или тевтонской и романской или латинской расами. Из представителей тевтонской Германия имеет высокую, Скандинавия и Англия – низкую рождаемость. Из представителей романской Италия имеет высокую рождаемость, Франция – низкую»[29].
В конечном счете, исследователям так и не удалось найти объяснения внутриевропейских демографических различий. По-видимому, дело было не в несовершенстве исследовательских процедур, а в общей недооценке естественной вариативности любых процессов, всегда испытывающих влияние случайных факторов, обусловливающих часть вариации, не объясняемую ключевыми причинами.
Научный прорыв был совершен не тогда, когда исследователям удалось объяснить естественную вариативность демографических процессов – это так и не было сделано. Ставшая таким прорывом теория демографического перехода появилась тогда, когда историческое развитие отодвинуло естественную «географическую» вариативность на задний план, породив новые, более важные различия, вытекающие из небывалых исторических изменений в самом ходе демографических процессов.
Считается, что первым, кто обратил внимание на эти новые различия, был американский демограф Уоррен Томпсон. Он впервые сформулировал идею о том, что за наблюдавшимися изменениями и географическими различиями демографических показателей стоят не просто очередные
