обернулась, бросив взгляд, на ходу, через плечо.
Чудовищно огромное тело всепоглощающей Смерти Дна Чаши Погибели, источающее волны липкого ужаса, вырвалось из глубин Погибели Богов, поглотив не только маленького Двуногого, но и изрядный кусок чащобы. И рухнуло обратно. Над огромной воронкой, что осталась от норы всепоглощающей Смерти, смыкалась чёрная болотная жижа.
Медведица остановилась, опустила комок медвежонка. И, неспешно переставляя лапы, пошла обратно к чёрному зеркалу норы. Опасность миновала. Всепоглощающая Смерть редко поднимается со своих глубин. Память о всепоглощающей Смерти пришла только из самых глубин памяти предков, из наследственной памяти, генетической, из самых тёмных пещер инстинктивных чувств. Сама Медведица никогда не ощущала подобного.
Но теперь надо пометить это место как непроходимое, топкое. И будет оно таким до следующей смены лун. Медведица метит заросли вокруг неестественно ровной и неестественно круглой лужайки, выглядящей обманчиво зелёной и безопасной. Надо оградить поедающих растущее от этой безмятежной западни. Это долг Хозяина Чаши Погибели Богов.
Спасённый Двуногой Смертью медвежонок деловито брызгал на стволы, во всём повторяя мать. Он тоже рождён для доли Хозяина. И повторение действий предков единственный для него способ научиться выполнению своих обязанностей.
Закончив свои дела, Скверные Медведи неспешно, как и полагается Хозяевам, покинули это место, заставившее их понервничать.
Покрытое зеленью водорослей зеркало следа всепоглощающей Смерти пошло волной, выпуская пузырь воздуха, вынесший почти новый сапог, набивший такие неприятные болячки своему хозяину. Перевернувшись, сапог наполнился чёрной водой и скрылся под ряской. И всё опять стало безмятежным.
Жизнь продолжалась. Странная, непривычная, крайне жестокая, но жизнь.
Только недалеко, всего в паре дней пути верхом, девочка с огненно-красными волосами плакала навзрыд. А юноши и девушки, что пришли проститься с ней, поняв причину отчаянного горя своей названой сестры, преклонили колени, сняв шлемы, склонили головы, уперев мечи в пол, положив руки на гарды. Преклоняясь перед оплакиваемым, выражая ему своё почтение и признание.
Но через минуту молчания воины встали, бросили мечи в ножны и вышли во двор, где их ждали снаряжённые кони, а на улице в нетерпении колыхались стройные ряды тяжеловооружённых всадников с золотыми пиками на щитах.
Последней выходила высокая девушка. Её огненные косы были убраны под кольчужный наголовник.
– Хорошо, мать не знает, – вздохнув, сказала девушка юноше с волком на груди, что ждал её, – пусть он для неё будет ещё жив. Ещё хоть немного. Но – жив.
Вооружённые люди в пламенных накидках закрыли за ними ворота. Один из них, самый пожилой, тяжко вздохнул. Ему было очень жаль, что погиб тот человек. Ему было очень жаль, что эти отважные юноши и девушки идут на погибель. За жизнь. За свет. На
