сразить наповал не только Мейсона, но и все его окружение, – решительно заявила подруга, вскочив со стула, и бросилась распаковывать свадебный наряд.
Я полностью отдалась в ее власть. Спорить с Рианной, с этим нескончаемым источником энергии и язвительных фраз, было себе дороже.
Без четверти семь роскошный наемный экипаж остановился у мраморной лестницы Центрального храма. Несмотря на жаркий июльский вечер, я лихорадочно задрожала. Сердце охватил ужас, кончики пальцев покрылись тонким инеем от мысли, что с минуты на минуту мне придется предстать у алтаря и выйти замуж за друга детства.
Не так рисовало воображение некогда этот день, да и самой счастливой в мире невестой я себя тоже не ощущала. Ведь заветного предложения руки и сердца не поступало, признания в любви не слышала, томные взгляды жениха на губах не ловила.
Желая поскорее покончить с терзаниями, я вышла из кареты и замерла, пораженная открывшейся панорамой. Солнце клонилось к закату. На расчерченном багряными полосами оранжевом небе, точно алые зефирки, плыли пушистые облака.
Платье белого цвета, расшитое на груди жемчугом, вмиг окрасилось в персиковый цвет, рыжие пряди охватил огонь. Настроение заметно улучшилось. Казалось, высшие силы подали добрый знак. Я широко улыбнулась и твердой походкой устремилась в храм.
– Доченька, какая ты красивая, – подбодрил ожидавший у входа отец, и в уголках его зеленых глаз задрожали скупые мужские слезы.
Давно я не видела папу столь счастливым. Непредвиденное замужество решало многие финансовые проблемы семьи, однако я полагала, что его радость была вызвана огромной отеческой любовью. Мейсона он тоже любил как родного сына, о котором мечтал всю жизнь, поэтому счастью графа Марча не было конца.
– Спасибо, папа, – поблагодарила его и прикоснулась губами к гладко выбритой щеке в мимолетном поцелуе.
Отец подставил локоть, и мы не спеша двинулись по широкому проходу, украшенному белыми лилиями. С древних времен они олицетворяли чистоту и непорочность. Этот же цветок, правда, гораздо меньшего размера, Рианна закрепила над моим правым ухом.
Я была рада, что в такой знаменательный и судьбоносный день именно папа вел меня к алтарю. Священное место заслуживало внимания, поскольку представляло собой огромный, около трех футов в высоту, каменный кубок, до краев наполненный водой. Поверх нее плавали розовые лотосы и экзотические белые цветы с желтой серединкой. Лучи угасающего солнца проникали сквозь стеклянный купол храма и покрывали позолотой белый мрамор купели, по бокам которой при желании можно было разглядеть загадочные символы.
Позади внушительной чаши стоял храмовник, облаченный в стихарь, справа от нее – Мейсон. Я испытала легкое удивление, увидев его. Отчего-то казалось, что бунтарская натура Каллеба даст о себе знать, и он либо опоздает, либо вовсе не придет на церемонию. Но нет! Блондин дожидался меня при полном параде. Офицерский мундир цвета слоновой кости сидел на Мейсоне как влитой, выгодно
