зался мутным: сквозь него не было видно ни моста, ни Карателей, ни стражников. Звон колокола и крики толпы оборвались, и, кроме нашего с Кинном хриплого дыхания, не было слышно ни звука – Квартал наполняла вязкая, гнетущая тишина.
Но в этой тишине, дожидаясь заката, притаились Тени.
И даже воздух, наполненный соленым запахом моря, был пронизан горьковато-пыльными, острыми нотками опасности.
По рукам у меня поползли мурашки, и я вслед за Кинном коснулась щита: его поверхность, ни холодная, ни теплая, теперь походила на стекло, но гибкое, и едва заметно прогнулась под пальцами. Когда я попробовала надавить, щит спружинил, оттолкнув мою руку. Кинн попытался пробить барьер с разбега, но его с такой силой отшвырнуло назад, что он пролетел пару метров. Я бросилась на помощь, а Кинн с глухим стоном сел и устремил на щит хмурый взгляд.
Проход назад, в Альвион, был закрыт.
– По крайней мере, ты попытался, – сказала я и услышала в своем голосе легкую дрожь. Вернуться мы не могли, и теперь оставалось надеяться лишь на то, что разбуженный осколок камня-сердца, который так и лежал в мешочке на моей груди, защитит нас от Теней. Но сможет ли он спасти ото всех Теней Альвиона?
Всё во мне сжалось от страха, но я постаралась скрыть испуг за улыбкой и протянула Кинну руку. Он качнул головой и медленно встал. Не сводя задумчивого взгляда со щита, Кинн потер шею с левой стороны, где чернела незаконно поставленная Утешителем Йéнаром татуировка отступника, из-за которой его и бросили в Квартал. Неожиданно он в упор посмотрел на меня своими выразительными серыми глазами и произнес:
– Мы придумаем, как отсюда выбраться, Вира.
Его голос, слегка хриплый, прозвучал так решительно, что мой страх отступил. Кинн прав. Камень-сердце защитил нас вчера – продолжит защищать и дальше, и нам хватит времени, чтобы найти выход. К тому же, в отличие от меня, у Кинна есть дар камневидения.
Тем временем Кинн огляделся. И тут брови его поползли вверх. Я проследила за его взглядом – и у меня тут же захватило дух.
Мы стояли на небольшом перекрестке, от которого разбегались три дороги, мощенные серым лассником: широкий проспект вел прямо, а в обе стороны вдоль щита тянулись две живописные улицы. Ровные ряды трех- и четырехэтажных домов, украшенных искусной лепниной и изящными балконами, были выкрашены в такие яркие цвета, что от них зарябило в глазах. Розовые, как клубничное суфле, зеленые, как листья мяты, желтые, как одуванчики, сливово-синие, вишнево-красные и ярко-оранжевые, они выглядели как театральные декорации.
Архитекторы Зéннона придерживались простых форм и спокойных цветов – обычно белого, кремового, иногда желтого или светло-зеленого. Но если основатель нашего города привил своим потомкам нелюбовь к вычурности и излишеству, то Альвион, напротив, восторгался пышностью и яркими красками.
Площадь, куда нас с Кинном привезли стражники перед тем, как изгнать в Квартал Теней, кажется, тоже окружали разноцветные дома, но в такой толпе ничего нельзя было рассмотреть. И теперь мы несколько минут молча переводили взгляд с одного здания на другое. Когда первое удивление прошло, я заметила повсюду следы заброшенности: дождевые потеки и трещины на фасадах, грязные, давно не мытые окна, а на балконах – цветочные горшки с высохшими стеблями.
Вдруг слева, в окне персикового дома, мне почудилось движение, и сердце испуганно екнуло. С минуту я не отрываясь наблюдала за окнами, но они лишь слепо таращились в ответ.
Кинн отвлек меня:
– Ну что, пойдем. Нет смысла тут оставаться.
Я повела плечами, чтобы стряхнуть с себя тревожное чувство, и неуверенно спросила:
– Прямо?
Он еще раз осмотрелся.
– Можно и прямо. Не уверен, что есть хоть какая-то разница.
Бросив последний взгляд на окно – должно быть, это просто солнечные блики, – я направилась вслед за Кинном. Мы не стали подниматься на тротуар, а пошли посреди дороги: быть раздавленными экипажем нам точно не грозило. Здания тянулись сплошной разноцветной стеной, в которой изредка темнели арочные проходы.
По пути нам встретились бакалейная и зеленная лавки, а чуть дальше – булочная. От лавок остались только поблекшие вывески – когда-то стеклянные витрины были наглухо (и несколько неумело) заколочены почерневшими досками.
Странно. Кто и зачем это сделал?
Я подняла на Кинна недоумевающий взгляд, но в ответ он лишь пожал плечами.
Между тем улица плавно завернула направо. Тишина, которую разбивал только стук наших ботинок, начала давить на уши, и внезапно я вспомнила испуганное лицо дворецкого Гаэна, когда он рассказывал мне, маленькой, о Тенях. Я спросила Кинна:
– Ты
