от службы вылились лишь в этнографический интерес. Книги меня привели в храм, книги меня и вывели оттуда. Одно время я прилежно посещал службы, читал православную литературу. Сейчас убежден, что этого не стоило делать. Сохранил бы большее доверие к православной Церкви. Я читал книги весьма многочисленных авторов. Попытки верующих «притянуть» исторические факты под свои схемы вполне объяснимы (например, Платон – ученик Моисея), но для меня неприемлемы. Претили постоянные недомолвки, искажения и, выражаясь современным языком, «двойные стандарты». Это стало одной из причин моего расставания с мировоззрением правоверного православного. Другой причиной стал повтор. Постоянный повтор, о котором я говорил выше. Другими словами, мне, как подпольному человеку, вместо хрустального дворца подсовывали либо курятник, либо капитальный дом. Ни то, ни другое меня не устраивало.
Что я могу сказать в итоге? Православные службы теперь не посещаю, религиозных книг не читаю, в богословские диспуты не вступаю. Но атеистом не стал.
И вновь о поэзии
Возвратимся чуть назад. Мышление мое жило и осуществляло свои непосредственные функции под влиянием стихов и биографии Иосифа Александровича Бродского. Факты из биографии поэта, а также его слова, мысли – о поэзии и вообще о происходящем в мире – не менее значимы, чем его стихи. Я до сих пор уверен: важно не только, что случилось с поэтом, но и то, что он об этом думает (порой это даже важнее).
Теперь мои мысли бродили в строго очерченном круге, линия которого составлялась из опорных столпов в виде стихов К. Н. Батюшкова, Е. А. Баратынского, А. С. Пушкина, М. И. Цветаевой, О. Э. Мандельштама, А. А. Блока, В. Ф. Ходасевича, Б. Л. Пастернака, В. Е. Щировского, И. А. Бродского. Но главной триадой в этом сонме моих святых были Пушкин, Щировский[34], Бродский.
Главными достоинствами стиха я считаю глубокую мысль, яркий образ. Люблю, когда смысл разворачивается постепенно: из сжатой формулы в бездну осмысленности. Большое значение тут приобретает склонность поэта к афористичности выражения. Однако излишества вредны и здесь – стихотворение не должно быть набором громкогромыхающих формул.
При этом в техническом смысле стихотворение также должно быть безупречным. Неряшливость в «механике стиха» свидетельствует о неряшливости сознания. Что касается рифмы, то я считаю, что она зависит от замысла поэта. Можно использовать достаточную рифму, можно богатую, ассонанс – что угодно, лишь бы это вытекало из «идеи» стихотворения.
Мне нравятся языковые фокусы, если они не превращаются в самоцель. Например, в названии одного из моих стихотворений «Мириады героев» внимательный человек может увидеть «Гомер Илиада»; в строчке из другого стихотворения на античный сюжет (но не на античную тему) «Ликом единым похож на героя…» заключено имя Ликомед и т. д. Но повторяю, это не должно превращаться в самоцель. Когда поэт хочет что-либо подчеркнуть аллитерацией, он не должен превращать
В. Е. Щировский (1909–1941) – русский поэт. При жизни не публиковался.
