style="font-size:15px;"> Г. Б. был специалистом по современному западному искусству и истории джаза. Он был настолько свободен от критических суждений окружающих, что почти не следил за своим внешним видом.
Это был очень умный человек. Г. Б. справедливо полагал, что его задача как преподавателя состоит в том, чтобы заинтересовать студентов, а не доводить их до кипения теорией искусства и датами жизни художников. Его страсть к предмету была такова, что он заставлял студентов узнавать полотна по крошечному кусочку. До сих пор горжусь тем, что сумел узнать дегашную[13] купальщицу по расческе.
Первые месяцы учебы не были лишены обычных излишеств, весьма извинительных в моем возрасте. Однако собственная целеустремленность, воспитанная как противоядие против годами вдалбливаемого в мою душу чувства неполноценности, взяла свое (не хочется думать, но, скорее всего, именно так и окажется, что мой нынешний культурный уровень, вся моя целеустремленность, жизнеспособность, и summa summarum[14] весь я в том виде, который имею сегодня, обязаны издевательствам со стороны «стреловержца»; без них я бы остался представителем малолетних «середняков»; циркач разбудил во мне спортивную злость; кроме того, попытки «не быть в массе» включали в себя чтение недоступной большинству литературы – все мы «родом из детства»). Не последнюю роль здесь сыграло и недреманное око родителей. Не буду рассказывать о бессонных ночах перед экзаменами, вспотевшей зачетной книжке, крепком сне на лекциях и прочих радостях студенческой жизни. Главное – другое. Я начал писать стихи. В ту пору это было спорадически возникавшее желание взять авторучку и что-то выразить. Я еще не понимал, что и как. Но желание уже было налицо.
Учась в университете, я посещал курсы немецкого языка. Это только подогревало мои филологические увлечения (в школе и техникуме меня знакомили с английским). Я вдумывался в особенности языков, в отличия между ними, изучал художественные произведения и, разумеется, много переводил. Это выработало во мне любовь к словам как таковым, подбору синонимов и антонимов, ярким выражениям и проч., и проч. Я начал записывать свои опусы в особую зеленую тетрадь. Сегодня от них ничего не осталось, я ничего не использовал в нынешних поэтических занятиях. Тем не менее, невозможно переоценить роль той работы в моем сегодняшнем творчестве. Это было нечто вроде запуска механизма, начала вращения вала в одном направлении. Сегодня я понимаю, что то движение было необратимым.
Описываемый период еще не ознаменовался полным погружением в историю и теорию поэзии.
Я просто слышал звон и двигался за ним по мере возможности и способностей. Сегодня понимаю, что именно тогда начал жить. Именно тогда мышление проснулось для серьезной работы. Я начал проводить параллели, делать обобщения, приводить причину к следствию и наоборот. Приступил к первым – и довольно смешным – попыткам саморефлексии. Результатом чего стало постепенное выявление корня моих детских бед и угрожающее
Эдгар Дега (1834–1917) – французский живописец, один из представителей импрессионизма.
«Summa summarum» – «в конечном итоге»(с лат.).
