катятся, газета валится, и раз за разом «Гудок» идет на помощь дороге и железнодорожникам.
Никаких картин с графьями в кинематографе Вознесенска Юза больше не показывают, а кстати, не видно и заведующего кино, который исчез вместе с этим нэповским шарлатанством, разоблаченным в № 1009.
После гудковских заметок письмоводительницу станции Невинномысская Скопс, которая запутала дела до невозможности, распутали и уволили вовсе.
Также РКК предложила платить сторожихе Ореховой не по 3‐й категории, а по четвертой.
Записки провинциала
Здравствуй, милый, хороший город Москва! Я разобью тебя на квадраты и буду искать. При системе комнату найти легко.
Совершенно непредвиденный случай! Один квадрат разбил мне морду. Било меня человек восемьсот. Главным бойцом было какое‐то туловище с женским голосом.
– Я, – говорит туловище, – не допущаю, чтоб крали примусá.
– Это не ваш! – пищу я. – И потом – это «оптимус». Мне жена дала в дорогу.
Короче говоря, она стучала по моей голове своими медными ладонями. Квадрат тоже положил на мою голову порядочную охулку.
Примус они забрали.
От квадратной системы надо отказаться. Очередной квадрат весьма неожиданно кончился большой собакой, у которой, поверьте слову, было во рту 8000 зубов, поверьте слову!
Нашел приятелей. Одолжил на ночь один квадратный аршин на полу.
– Больше, – говорят, – не можем. У нас ячейка.
– Неужели, – спрашиваю, – коммунистическая? Что‐то я за вами не слыхал никакого марксизма!
Смеются.
– Пчелиный улей, – говорят, – это дивный пример сочетания множества живых тварей на микроскопической площади. Не без помощи плотника и мы соорудили соты. Комнатушка… того, величиной с клозет, а вот посмотрите – 27 человек живет, и каждый имеет собственную шестигранную ячейку. Гостей только принимать нельзя. Но пчелы тоже ведь званых вечеров не устраивают.
По-ра-зи-тель-ные, эти мои парни!
Вчера ко мне подошел обсыпанный оружием парнюга и сказал:
– Пошел вон!
– Дорогой товарищ! – начал я хорошо обдуманную речь.
– Пошел вон! – повторил парнюга с оружейной перхотью на всем теле.
Этот склад оружия, безусловно, не получил никакого воспитания. Я снял с Лобного места (чудная жилая площадь, с часами напротив) свой чайник и ушел.
Арсенал продолжал хамить мне в спину.
Прощай, милый город Москва! Последние два дня я жил в собственном ботинке. Галки кидали мне на голову что‐то белое, пахнущее весной. Пойду себе пешком на родину. Прощай, город, милый, хороший!
Катя-Китти-Кет
За 24‐й год в Москве
