Шарлотты и многое другое, однако о дуэли не обмолвились ни словом.
Возле дома Саймон поблагодарил офицеров за компанию и, повернувшись к Нортону, сказал:
– Вы не могли бы уговорить Плейтера присутствовать в качестве врача?
Капитан кивнул:
– Да, я уже думал об этом.
При этих словах секунданта у Саймона похолодело в груди. Армейский хирург Плейтер имел обширный опыт, причем сталкивался не только с огнестрельными ранениями, но и производил ампутации.
Увечья Саймон боялся больше, чем смерти. Глупо, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Страх возник после того, как два года назад его друг, майор Хэл Боумонт, потерял в бою руку. Саймон сделал для Хэла все, что мог, но был не в силах преодолеть постыдный, тошнотворный ужас.
Некоторые офицеры после подобных увечий продолжали служить, однако война уже подошла к концу, и Хэл продал свой патент. К счастью, он имел независимый доход, завещанный дядей, но, возможно, все равно не оставил бы службу, если бы не почувствовал, что уже не способен выполнять свой армейский долг.
Саймон вошел в дом; там было тихо, только часы тикали. Хотя Исайя считался весьма богатым торговцем, даже ему было трудно найти в городе слуг – особенно мужчин, – которые стали бы жить при доме, когда вокруг имелось столько доступной земли, соблазняющей, как пение сирен.
У Исайи были две молодые горничные, древняя кухарка, она же домоправительница, миссис Ганн, и молодой парень Том, следивший за лошадьми. Над конюшней жил старый друг хозяина, одноглазый плут по имени Сол Прити, он ухаживал за садом, когда имел желание.
Том и горничные жили у себя и только приходили в дом Исайи, а миссис Ганн находилась при кухне, соединявшейся с домом переходом – нелишняя предосторожность на случай пожара в городе, почти сплошь застроенном деревянными домами.
Исайя так и не сумел подыскать подходящего камердинера, и даже его секретарь Солтер в конце концов сбежал и обзавелся собственным «поместьем».
Саймон понимал, что несправедливо насмехаться, когда сам являешься наследником настоящего поместья, – но сколько он видел таких полных надежд поселенцев, которые теряли свои дома, а потом обвиняли индейцев!
Он мысленно перенесся в свой прекрасный Брайдсуэлл, старинный каменный особняк, расположенный в холмистом Линкольншире. Неподалеку от поместья находилась чудесная деревушка Монктон-Сент-Брайдс – такая уютная и живописная в отличие от этого канадского городка. Ох, как же давно он не был дома…
Саймон едва не задохнулся при мысли, что может больше никогда не увидеть Брайдсуэлл. Он уехал оттуда четыре года назад, часто скучал, но никогда, даже когда отбивался от американцев, и вообразить себе не мог, что вообще не вернется домой.
Может, это предчувствие?
Саймон помотал головой, словно отгоняя тревожные мысли, и, усевшись на стул, принялся снимать сапоги и кожаный армейский жилет. Потом взял свечу, горевшую
