а для циничных материалистов, господ без чести и совести. Самое страшное – им решительно начхать на голодных и бездомных детей, на то, что население России, как шагреневая кожа, сокращается. Мы готовили вас к жизни, где человек человеку друг, товарищ и брат, а вы оказались в жизни, где человек человеку волк. Простите нас, ребята, великодушно за это, – мы хотели, чтобы ваше детство и отрочество были хоть немножечко счастливыми. Воспитывали в вас добросердечие, порядочность, отзывчивость. Я не мог иначе, извините меня, неисправимого идеалиста…
Письмо было совершенно необычным для Алексея Алексеевича, всегда спокойного, уравновешенного, с открытым, радостным и чуть-чуть простодушным лицом. Конечно же, Валентин Иванович сразу ответил, благодарил учителя именно за всё хорошее, которое согрело и выровняло их травмированные детские души. Плохого, отвратительного, несправедливого сегодня сколько угодно, но мы, дорогой Алексей Алексеевич, благодаря вам, знаем, что такое хорошо, а что такое плохо. Иначе всё то, что творится вокруг, мы бы считали нормальным. Так за что же вы просите прощения, Учитель Добра? Мы расскажем о нашем детском доме своим детям и внукам, они тоже будут любить вас. Как любим мы, для которых вы – самый высокий пример для подражания на всю жизнь.
Собственный ответ не нравился Валентину Ивановичу выспренностью и трескучестью, хотелось написать тёплое, сердечное письмо, но разве есть на свете слова, способные со всей полнотой передать все твои чувства к человеку, которого боготворишь? С нелёгким сердцем заклеивал он конверт.
Письмо учителя настолько расстроило Валентина Ивановича, что Алексей Алексеевич ему приснился. Совсем без ног, на тележке-доске с подшипниками. Из голубых глаз учителя ручьём лились слёзы, запекшиеся губы шептали: простите, простите, простите… Он отталкивался сбитыми в кровь руками о каменистую дорогу, хотел приблизиться к Валентину Ивановичу, а тот отступал, не позволял ему подъехать вплотную. Потому что, Валентин Иванович знал это точно, учитель, в искупление своей надуманной вины, намерен целовать ему, ученику, ноги. Алексей Алексеевич отталкивался окровавленными руками, ржавые подшипники визжали, а он пятился назад… «Что же я делаю – Алексею Алексеевичу ведь больно!» – подумал Валентин Иванович, но продолжал пятиться, поскольку не мог позволить учителю унизиться перед ним…
Потрясённый неразрешимостью ситуации Валентин Иванович проснулся и до утра не мог сомкнуть глаз. С Алексеем Алексеевичем что-то случилось. Едва дождавшись шести часов утра, он, не говоря Рите ни слова, поехал на переговорный пункт и позвонил Алексею Алексеевичу домой. Трубку взяла Ирина Степановна.
– Спасибо, Валя, за звонок, – обрадовалась она. – Алексею Алексеевичу уже лучше. Операция была не из лёгких, но он держится молодцом. Слава Богу, дело пошло на поправку, обещают через неделю выписать из больницы. Я обязательно ему передам, что ты звонил. А вы-то как?
– Нормально.
– Все
