Наконец «кабан» устал от хохота, смахнул пятернёй набежавшие слёзы, запил пивом и сказал жене, не скрывая своего презрения и к ней:
– Ну ладно, он – Мичурин, а ты… Ты думаешь, что я доживу до дуль на грушах?!
И опять захохотал, теперь нервно, истерично, и Валентин Иванович вернулся в подвал.
В тот день, когда ему осталось пробить несколько последних злополучных дырок, к хозяевам нагрянуло особенно много гостей. Возле столба блеяло три козлёнка. Обычно – один, два, а тут сразу три. «Быстрей бы закончить да убраться отсюда», – думал Валентин Иванович, со всего размаха нанося удары молотком по шлямбуру.
Однако закончить работу ему не позволили. В подвал спустилась хозяйка и заявила:
– Мы считаем, что сегодня тебе работать не надо.
– Почему? – удивился он. – Мне осталось повесить всего три кронштейна. Тут на два часа работы.
– Я повторять не намерена. У нас дважды не повторяют. Ты мешаешь нашим гостям. Приходи завтра после обеда. В середине дня мы уедем…
– Извините, а когда я получу деньги за работу? Нельзя ли сегодня?
– Нет. Ты не закончил работу.
– Вы мне не доверяете, не верите, что я закончу работу?
– Сейчас никто никому не доверяет и никто никому не верит.
– Как же это получается: вы уедете в середине дня, а мне предлагаете приходить после обеда?
– Здесь будут племянницы. Получишь у них конверт.
Она удалилась. Нехорошее предчувствие овладело Валентином Ивановичем. Она же меня вообще за человека не считает, думал он. Я же для неё куда ничтожней, чем абстрактный «никто», который никому не доверяет и никому не верит. Я ведь поверил им, когда начинал работу, верил, что они всё-таки люди, вкалывая полмесяца в подвале. Если поверил, то, значит, хуже, чем «никто». Выходит, что «никто» для меня – это недосягаемая нравственная и социальная высота, мне до неё ещё подниматься, карабкаться… Опять сестрёнка Рита права?
Когда он вышел из подвала, то увидел в беседке много гостей. По этому случаю «кабан» надел даже майку, чёрную почему-то, с огромными золотистыми буквами «Made in USA» и хищным орлом. «Это надо понимать, наверное, как свидетельство того, что он уже приобщился к «цивилизации», – язвительно подумал Виктор Иванович и направился к выходу.
Однако «кабан» тоже заметил его, окликнул: «Эй, Мичурин! Освежи пасть!» – и широким жестом швырнул ему банку пива. В беседке угодливо засмеялись. Банка, катясь по дорожке из красной гранитной крошки обогнала Валентина Ивановича, но он, не оборачиваясь, перешагнул через неё, продолжив путь к калитке. Сзади наступила тишина. Валентин Иванович открыл калитку и с огромным облегчением закрыл за собой: во всяком случае тут он недосягаем для собак-убийц, и стал обходить иномарки, столпившиеся напротив коттеджа.
«Господи, почему же Алексей Алексеевич и такие, как он, остались ни с чем, а вот такие одноклеточные стали хозяевами всей нашей жизни?» – воскликнул он в душе, и тут же кто-то грубо схватил его за плечо. Сзади – малый
