приняла на себя тяжелую ответственность, приняв тифозного.
Его положили в палату на четверых.
Давали больному только простоквашу, но организм ничего не принимал.
Одним из раненых, находящихся в этой палате, был пожилой ротмистр 8-го гусарского Лубенского полка. Несмотря на мучительность своего ранения в пах, он не терял бодрости, шутил и рассказывал интересные эпизоды из своей жизни. Просыпаясь утром, он всегда вежливо здоровался со всеми, говорил: «Доброе утро, господа офицеры и господин прапорщик». А так как Николай Прюц был единственным прапорщиком в комнате, то эта шутка относилась к нему.
Несмотря на то что прапорщик был тифозным больным, все же никакие претензии со стороны раненых на нахождение в их среде больного никогда не поднимались. Только ротмистр иногда слегка демонстративно двумя пальцами брал газету после прочтения ее больным. Правда, делал это ротмистр в очень любезной, не обидной, шутливой форме.
Болезнь прапорщика все ухудшалась. В течение двух недель он почти ничего не ел. Впоследствии он узнал, что его уже начинали считать умирающим.
Прапорщик видел все происходившие вокруг явления в медленном темпе, как в замедленном фильме; например: в-о-т с-е-с-т-р-а и-д-е-т к о-к-н-у!
Но предки завещали ему здоровое сердце, и оно билось, билось, билось… не останавливаясь!
Прапорщик слышал иногда звуки военного оркестра с площади перед лазаретом, где находился кафедральный Собор. Возможно, это была церемония развода караула молодой Донской Армии во время атаманства на Дону генерала П.Н. Краснова.
Отношение персонала к раненым было очень хорошее. Старшая сестра милосердия иногда заходила в палату и вечером. Расспрашивала раненых об их жизни и сама рассказывала о себе.
Прапорщика изредка посещали сослуживцы родной сестры, так как сестра сама в это время была больна и не могла прийти.
Вылечившись, прапорщик сердечно распрощался со всеми и искренно поблагодарил старшую сестру лазарета за прямо материнское отношение к нему и за то, что она приняла на себя ответственность, взяв его, тифозного, в лазарет для раненых. Сестра ответила, что ее тронула беспомощность больного, его безропотность и полное отсутствие каких-либо претензий.
Более или менее выздоровев от тифа, он был вызван в медицинскую комиссию на предмет определения его физического состояния и пригодности к дальнейшей военной службе.
Комиссия заседала в здании лазарета.
Прапорщика удивило, что присутствовал также, не входя в состав комиссии, и бывший командир Константиновско-Михайловской батареи Добровольческой армии капитан Шаколи (правильно – Шоколи. – С. В.) Николай Александрович98. Еще до прямого вызова на освидетельствование в комнату комиссии капитан Шаколи спросил прапорщика Николая Прюца, умеет ли он писать на пишущей машинке.
Оказалось, что милый капитан Шаколи все время продолжал заботиться о своих бывших петроградских юнкерах-артиллеристах. Он устроил на гражданскую
Шоколи Николай Александрович, р. 1886. Из дворян. Окончил Михайловское артиллерийское училище и Михайловскую артиллерийскую академию. Капитан, курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища. В Добровольческой армии с ноября 1917 г., командир артиллерийской роты, затем Константиновско-Михайловской батареи. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, в феврале—марте 1918 г. в 4-й батарее, затем в 1-й батарее Марковского артиллерийского дивизиона и бригады. Эвакуирован до августа 1920 г. из Севастополя. Полковник. В эмиграции председатель Общества Офицеров-артиллеристов. Умер 9 августа 1963 г. в Нью-Йорке.
