style="font-size:15px;"> Поуэль хорошо знал местность и был лучше меня осведомлен в вопросах горного дела, поэтому мы решили, что ехать должен он. Я же должен был оставаться на страже нашей жилы и оберегать ее от захвата каким-нибудь странствующим искателем.
3 марта 1866 года мы навьючили двух осликов багажом Поуэля и распрощались. Он сел на лошадь и стал спускаться по горному хребту в долину, через которую лежал его путь.
Это утро было ясное, как обычно в Аризоне. Я следил за тем, как он удалялся, то отступая немного назад и вверх, то появляясь на ровном плоскогорье. В последний раз я видел Поуэля около трех часов пополудни, когда он вступил в тень горной цепи и скрылся в ней.
Спустя полчаса я случайно бросил взгляд в сторону долины и увидел три неясные фигурки, следовавшие в том же направлении, что и Поуэль. Я не склонен к излишней мнительности, но чем больше старался убедить себя, что это лишь мустанги и с другом все благополучно, тем меньше мне это удавалось.
Мы еще не встречали здесь ни одного враждебного индейца, поэтому наша беззаботность достигла крайнего предела. Мы высмеивали все слышанное об этих разбойниках, якобы шнырявших по горным тропам в поисках добычи. По рассказам, они подвергали жесточайшим мучениям всякого белого, попавшего в их руки.
Я знал, что Поуэль опытный офицер и прекрасно вооружен, но на Севере мне неоднократно приходилось сталкиваться с индейцами, и было ясно, что шансы его против хитрых апачей весьма слабы. В конце концов я не мог более оставаться в неизвестности, вскочил на верховую лошадь и направился по следам Поуэля, вооружившись двумя кольтами и карабином.
Выехав на относительно ровную дорогу, я пустил лошадь галопом и так скакал до самых сумерек. Было уже почти темно, когда я заметил следы, присоединившиеся к следам Поуэля. Это мчались во весь опор три неподкованных жеребца.
Я спешно продолжал свой путь, но наступила полная темнота, и пришлось дожидаться восхода луны. В ожидании мне оставалось только углубиться в размышления о целесообразности моей погони. Возможно, я сам, подобно нервной женщине, придумал несуществующие опасности, над которыми мы с Поуэлем только посмеемся, когда я его нагоню. Однако чувство долга, к чему бы оно ни вело, было для меня главным на протяжении всей жизни. Возможно, именно это принесло мне столько почестей и орденов во время войны и удостоило меня дружбы стольких незаурядных личностей.
Около девяти часов луна светила уже достаточно ярко, и я мог продолжать свой путь. Я довольно быстро продвигался вперед по тропинке, местами пуская коня легкой рысью, и около полуночи добрался до водоема, у которого Поуэль предполагал сделать привал. Здесь было пустынно. Следы преследующих всадников шли по следам Поуэля с одинаковой скоростью. Теперь я знал совершенно определенно: преследователи были апачи и они намеревались захватить Поуэля живым, чтобы насладиться его мучениями. Я пустил коня галопом в надежде догнать краснокожих раньше, чем они настигнут моего друга.
