покинула зал судебного заседания – пока ее не остановили.
Соответственно, следующим был свидетель со стороны ответчицы Николай Викентьевич Микулин – пожилой и очень благообразно выглядящий мужчина, в одеянии которого было что-то неуловимо-художественное, и когда он начал говорить, стало понятно, что именно:
– С Костей мы были знакомы с пятьдесят четвертого года, когда оба стали преподавать в Строгановском училище. Мы подружились, сначала сами, потом семьями – у Кости была первая жена, у них был сын, умерший потом уже взрослым.
– Уважаемый суд, свидетель говорит то, что явно не относится к делу! – вскочил с места один из двух юристов.
Судья молча строго посмотрела в сторону этого юриста (и от ее взгляда он предпочел молча сесть на скамейку) и потом сказала:
– Николай Викентьевич, продолжайте, суд слушает вас.
– Благодарю вас, – проговорил свидетель, и в его ответе было очень много почтительного достоинства. – С Костей мы общались ну не каждый день, конечно, но очень часто – и лично, и по телефону. После выхода на пенсию мы оба продолжили рисовать, Костя несколько раз организовывал свои выставки. И вот мы в разговорах обсуждали творческие планы друг друга, говорили об общих знакомых. Костя общался со многими нашими знакомыми из художественной среды.
– В предыдущие три года как часто вы встречались с Константином Никифоровичем? – спросила судья.
– Да, почитай, почти каждый день и общались. Лично я приезжал в гости к Косте и Даше дня за четыре до его смерти, а по телефону разговаривал с ним накануне его смерти – как потом оказалось. Я еще запомнил: надо же, вчера так хорошо поговорили с Костей, а сегодня звонит в слезах Дашенька и говорит, что Костя умер.
Свидетель, погрустнев, помолчал, и потом добавил:
– Понимаете, он всегда побойчее меня был, и надо же такому случиться – умер раньше меня. Сердце. Он так воодушевленно говорил о творчестве, о новых планах, и знаете – большинство своих планов он осуществлял – писал картины. Он был очень творческим, он не мог без рисования. То есть он всю жизнь, вплоть до последнего дня, был очень последователен. Мне иногда казалось, что он моложе меня, хотя мы ровесники. Ясный ум он сохранял до последних дней: он шутил и на нашей последней личной встрече, и во время нашего последнего телефонного разговора.
– Спасибо, Николай Викентьевич. У сторон есть вопросы? – спросила судья.
Вопросов не было.
– Спасибо, Николай Викентьевич, вы можете идти.
– Уважаемый суд, – встал со своего места Виктор, – разрешите заявить ходатайство о приобщении к материалам дела каталога работ Константина Никифоровича Дубравина, переданных им год назад Союзу художников Москвы. В отношении каждой работы указан год, и очевидно, что Константин Никифорович творил все годы своей жизни, без перерывов.
– Ясно, хорошо, – сказала судья. – У другой стороны есть возражения?
– Возражаем категорически!
