будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живого… Господь, Который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимлянина» (1 Цар. 17:34–37).
Вскоре, рассказывает нам священнописатель, Давид вышел на ничейную землю, без доспехов и оружия, не считая пращи и пяти камней.
Там его ждал Голиаф, который начал браниться: «Что ты идешь на меня с палкою? разве я собака?.. Подойди ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым» (1 Цар. 17:43, 44). Очевидно, в те дни было принято так выражаться.
Давид отвечал:
«Ты идешь против меня с мечем и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле. И узнает весь этот сонм, что не мечем и копьем спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши» (1 Цар. 17:45–47).
Через несколько мгновений Голиаф был убит, а его соотечественники обратились в бегство. Когда я, еще мальчиком, смотрел эту историю на диапроекторе (это видео 1940-х годов), я трепетал. Я знал тогда, что Давид – тот мужчина, каким я хотел бы стать.
Но привлекал меня в основном мужественный имидж. Мне импонировали сила, храбрость, ловкость, всеобщий восторг и благоволение царя, благодарность отца и реабилитация перед недалекими братьями. Это был путь мужчины.
Повзрослев, я нашел в этой истории нечто лучшее для своих мыслей «про себя» – сущность мужественности. Давид был мужчиной не в силу того, что он сделал и что получил в качестве прямого и дополнительного вознаграждения. Он был мужчиной, прежде чем вообще пошел в бой.
Видимо, еще мальчиком-пастухом, вдали от отца и братьев, оставаясь в полях наедине с овцами и рыскающими вокруг дикими зверьми, Давид выработал в себе этот дух мужественности, общаясь со своим Творцом. Там не было никого, на кого можно было производить впечатление имиджем охотника, любовника или воина. Давид просто делал свое дело, соблюдал завет, служил своему отцу и Богу своего отца. И в этом была вся суть. Мальчик превратился в мужчину. Позднее псалмопевец скажет:
«И избрал Давида, раба Своего, и взял его от дворов овчих, и от доящих привел его пасти народ Свой, Иакова, и наследие Свое, Израиля. И он пас их в чистоте сердца своего, и руками мудрыми водил их» (Пс. 77:70–72).
Небезынтересно отметить, что Давид – хороший охотник. И он завоевал любовь женщин. И он – могучий воин. Но не это делает его мужчиной, и не этим он предпочитает (в свои лучшие моменты) хвалиться как мужчина. Его уверенность в себе – не внешняя; она внутренняя. Это состояние его души, когда он вверяет свою жизнь Богу Израиля и Его замыслу.
Это было время, когда мужчина вроде меня легко мог бы устрашиться тяжких испытаний для своей мужественности. Но не Давид! Он тверд. Словно бы Бог вскрыл вену на Своей руке и приобщил Давида к божественной мужественности.
