черный-черный камень.
На этом черном-черном камне
сидит белый-белый человек.
У этого белого-белого человека…
Нет, не так он представлял себе великого волшебника, способного вывести заблудшую душу из-за реки Смородины, да при этом еще и каким-то неведомым образом избежать перехода через Калинов мост! В его воображении рисовался эдакий высокий могучий седобородый старик в парчовой одежде, расшитой золотом, и обязательно с красивым резным посохом в деснице. Жить этот чародей должен был непременно в высокой башне из слоновой кости, окруженной заколдованным садом и охраняемой огнедышащим драконом.
Полоз вновь улыбнулся своим мыслям: «В каждом из нас, в потаенной глубине нашей души до самого конца наших дней живет ребенок, – подытожил он свое наблюдение. – Вечный Ребенок. Неизменяемый чинами и званиями, насилием и цинизмом – вечно играющий ребенок. Меняются только его игрушки…» Он мысленно перебрал всех доселе известных ему сильно-могучих колдунов и чародеев и с немалым для себя удивлением вдруг обнаружил, что все они жили как-то очень уж скромно, одевались просто и вообще были как бы не от мира сего. Взять хотя бы того же Великого Полоза…
Услышав посторонний шум, знахарь (а судя по всему, это был именно простой деревенский знахарь, а не колдун или шаман) разогнулся и встал, оказавшись примерно одного роста с Полозом. Да и годами они, видимо, тоже не особо разнились, так что постриженные «под горшок» волосы, которые поначалу показались седыми, могли быть просто белыми – такой цвет волос характерен для жителей этих мест. Никаких украшений или особых знаков отличия на хозяине утеса, опять же, не наблюдалось: только на кожаном, покрытом серебряными чеканными бляхами поясе висел длинный прямой боевой нож. Никакого другого оружия наметанный глаз Полоза не заметил.
Знахарь выглядел вполне миролюбиво. Серые с прищуром глаза смотрели на пришельцев вполне дружелюбно. Руки он держал на виду, движений резких не делал. Хозяин широко улыбнулся, показав неплохо сохранившиеся зубы и, судя по всему, ничуть не удивившись нежданной встрече, как-то обыденно, вскользь произнес:
– Э, да у нас гости!
Сказал так, словно к нему каждый день заходят на посиделки сплошь князья да бояре. И, не оборачиваясь, крикнул куда-то через плечо:
– Мара, чару гостям!
Здесь же, откуда ни возьмись, появилась девушка-подросток. Даже, скорее всего, все-таки еще девочка. Она была босоногой, угловатой и нескладной, как и все дети в ее возрасте; в длинной, почти до пят, беленой холщовой рубахе, отороченной красным, но без поневы. Из-под глубоко надвинутого платка, завязанного под самым подбородком концами назад – «по-бабьи», черной змеей по узкой спине почти до самого пояса струилась толстая коса. В своих тоненьких ручках девчонка держала небольшой серебряный поднос с поставленной на него тяжелой и, видимо, очень древней бронзовой чашей.
Знахарь,
