отделе, что и Шарли. Вдобавок Шарли часто рассказывала о ней в том, что Беттина называла «маленький социо-энтомологический сериал про Убук-лаб».
– Мы ей очень сочувствуем, – сказала Гортензия вежливо и так серьезно, что никто не понял, издевается она или нет.
– Но каким боком это касается нас? – добавила Беттина.
Шарли не сводила глаз с бланка, который заполняла: Если больной не застрахован…
– Андре-Мари уезжает ухаживать за матерью. Поль на юге…
– Кто такой Поль?
– Ее муж. Он объезжает больницы.
– Он тоже болен?
– Он представляет «Лаборатории Убук».
– Все равно не понимаю, как это нас каса…
– Мы в зоне В. Интернат Коломбы – в зоне С.
– Коломба? Голубка?[4] Они еще и птиц разводят?
– Коломба. Их дочь.
– Какое странное имя, – удивилась Энид. – Для девочки.
– Но это же женское имя!
– Я хочу сказать, для человека, – уточнила Энид.
– Насчет имени кое-кому лучше бы…
Шарли оборвала фразу на полуслове.
– Ты же хотела рассказать вкратце, – подбодрила ее Беттина. Шарли подписала последний бланк и вложила его в конверт, где он встретился со своими собратьями. Она вздохнула:
– Хорошо, вкратце. Мы приютим Коломбу в Виль-Эрве на несколько дней. Пока в зоне С каникулы.
Она быстро обвела сестер взглядом.
– И чтобы ни одна из вас, – повысила она голос, – не вздумала обзывать ее птичьими кличками!
Завывший в каминной трубе ветер подчеркнул ее строгий вид снопом лиловых искр.
2
Зануда, или Перины летают!
– А, черт! – воскликнула Беттина за компьютером. – Гадская Лижа!
Сестер это ничуть не смутило. Беттина обращалась к Безголовой Леди Лиже и ее тринадцати Темным Пампкинсам. Было девять часов вечера.
Лежа прямо на плиточном полу, перед тучным и кривоватым кухонным камином, Энид блаженствовала: Роберто от души топтал ей печень.
Гортензия с увлечением читала (Гортензия всегда читала и всегда с увлечением) «Марджори Морнингстар», опершись локтем на скамью и пристроив левую пятку в резьбу ближайшего буфета.
Где-то на втором этаже Женевьева складывала белье; так она сказала сестрам, и это наверняка была правда, потому что сестры давно усвоили, что Женевьева никогда не лжет.
Стоя у газовой плиты, Шарли ставила кулинарные опыты. В воздухе пахло горячими каштанами.
– А, черт! – повторила Беттина, по-прежнему обращаясь к Леди Лиже.
Это было ее последнее ругательство за вечер, и вновь воцарилось спокойствие. По крайней мере внутри дома. Ибо снаружи бушевала буря. Ветер крепчал с каждым часом, пригибал вереск в ландах, тряс двери и рамы старого дома, завывая с утеса, точно свора голодных собак.
Шарли у плиты повернулась,
Colombe (
