дилемма (известная как «кризис власти в этнографии» или «кризис репрезентации»): как вести научную работу и докладывать о результатах, не воспроизводя эти формы маргинализации?
Рефлексивность антропологии вытекает из этих политических сдвигов и последовавших за ними дебатов. С 1980-х годов все больше внимания в антропологии уделялось власти во время этнографических контактов (когда исследователь встречается с информантом) и позже – в момент репрезентации, когда исследователь пишет свой текст. Как мы позиционируем себя, когда выполняем исследование и пишем? Кому мы отдаем привилегированное положение, а кого замалчиваем? Как влияет сам факт нашего присутствия? Как влияет наш анализ [Abu-Lughod 1991; Clifford, Marcus 1986]? В ответ на эти вопросы некоторые антропологи с критическим складом ума принялись защищать новые отношения при исследовании – отношения сотрудничества. Некоторые исследовали сотрудничество на уровне репрезентации – работали с информантами при написании научного текста, ведении записей или создавали экспериментальные тексты [Behar 1993; Crapanzano 1980; Shostak 1983]. Другие же сделали акцент на практической работе этнографа и возможностях ангажированного поведения активиста [Enslin 1994]. Исследователи-феминистки, особенно выступающие за межкультурные или переходные формы исследования, подобрали разные метафоры, чтобы выразить вторую цель: «разговор» [Haraway 1991], «разговаривать с» [Alcoff1994] и «коалиция» [Grewal, Kaplan 1994]28.
Приняв на себя обязательство раскрыть потенциал этнографии и ее способность пролить свет на то, что Трондман и Виллис назвали «пережитым», «банальной рутиной» [Trondman, Willis 2000: 12], и при этом не теряя из вида глобальные цели, я искала способы превратить отношения исследования в сотрудничество. Я нашла опору в исследовании совместных действий (PAR). Исследование совместных действий – это метод или «философия» [Fals-Borda, Rahman 1991], появившиеся за пределами антропологии и феминистских исследований. Основной проблематикой здесь являются социальная справедливость и власть. Метода придерживались практики и ученые, работавшие в областях, которые традиционно считались «прикладными»: образование, изучение развития или социальной помощи. Метод был вызовом иерархическим отношениям и собственническим аппетитам традиционных исследований и разработок в области социальных наук. Такой подход в социальных науках и в самом деле переворачивает с ног на голову привычную методологию исследований. Исследование преобразуется в совместную работу стороннего исследователя и группы. Такой подход позволяет не только исследовать проблемы, но и искать их решения. Это методология социальных изменений.
По мере чтения научной литературы я стала разбираться в разнообразии подходов «совместных действий». Некоторые глубоко укорененные в марксистской теории приверженцы работы Паулу Фрейре о «“критической грамотности” взрослых»29 стремятся добиться радикальных изменений общества. Другие теснее связаны с либеральными ценностями
Здесь нет ничего нового. В последние десятилетия в среде культурной антропологии раздавались постоянные (хотя и маргинальные) призывы к более социально вовлеченной работе. Можно вспомнить Делла Хаймса и его «новое изобретение» антропологии [Hymes 1972] или призыв Фэй Харрисон «деколонизировать» антропологию [Harrison 1991]. Однако в дисциплине по-прежнему существует раскол между «теоретиками» и «практиками» [Sanday 2003]. В последнее время тот же призыв слышится в устах сторонников «общественной» [Borofsky 2000], «общественно заинтересованной» [Sanday 2003], «ангажированной» [Lamphere 2003] и «активистской» [Lyon-Callo, Hyatt 2003] антропологии.
Фрейре П. Педагогика угнетенных. М.: Азбука-Аттикус, 2018. –
