а тут вижу я, что лошади внизу, у моста, зацепили колесом за надолбу и стали, а не поднимается и не ворочается… Ближе подъехали, я гляжу, он весь серый, в пыли, и на лице даже носа не значится, а только трещина, и из нее кровь… Граф велели остановиться, сошли, посмотрели и говорят: «Убит». Погрозились мне дома за это выпороть и велели скорей в монастырь ехать. Оттуда людей послали на мост, а граф там с игуменом переговорили, и по осени от нас туда в дары целый обоз пошел с овсом, и с мукою, и с сушеными карасями, а меня отец кнутом в монастыре за сараем по штанам продрал, но настояще пороть не стали, потому что мне, по моей должности, сейчас опять верхом надо было садиться. Тем это дело и кончилось, но в эту же самую ночь приходит ко мне в видении этот монах, которого я засек, и опять, как баба, плачет. Я говорю:
«Чего тебе от меня надо? пошел прочь!» А отвечает:
«Ты, – говорит, – меня без покаяния жизни решил».
«Ну, мало чего нет, – отвечаю. – Что же мне теперь с тобой делать? Ведь я это не нарочно. Да и чем, – говорю – тебе теперь худо? Умер ты, и все кончено».
«Кончено-то, – говорит, – это действительно так, и я тебе очень за это благодарен, а теперь я пришел от твоей родной матери сказать тебе, что знаешь ли ты, что ты у нее моленный сын?»
«Как же, – говорю, – слышал я про это, бабушка Федосья мне про это не раз сказывала».
«А знаешь ли, – говорит, – ты еще и то, что ты сын обещанный!»
«Как это так?»
«А так, – говорит, – что ты Богу обещан».
«Кто же меня ему обещал?»
«Мать твоя».
«Ну так пускай же, – говорю, – она сама придет мне про это скажет, а то ты, может быть, это выдумал».
«Нет, я, – говорит, – не выдумывал, а ей прийти нельзя».
«Почему?»
«Так, – говорит, – потому, что у нас здесь не то, что у вас на земле: здешние не все говорят и не все ходят, а кто чем одарен, тот то и делает. А если ты хочешь, – говорит, – так я тебе дам знамение в удостоверение».
«Хочу, – отвечаю, – только какое же знамение?»
«А вот, – говорит, – тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы».
«Чудесно, – отвечаю, – согласен и ожидаю».
Он и скрылся, а я проснулся и про все это позабыл и не чаю того, что все эти погибели сейчас по ряду и начнутся. Но только через некоторое время поехали мы с графом и с графинею маленькую графиньку косолапую на исцеление туда везли, – и остановились в Елецком уезде, в селе Крутом лошадей кормить, я и опять под колодой уснул, и вижу – опять идет тот монашек, которого я решил, и говорит:
«Слушай, Голованька, мне тебя жаль, просись скорей у господ в монастырь – они тебя пустят».
Я отвечаю:
«Это
