с картошкой и крепкосоленым (все-таки трое суток езды) салом превратились в воспоминания о студенческом прошлом…»
Сам Роман в шутку высказывается о себе, как о графомане. Он вовсе не шутит: пишет он всегда. Это многописание пошло с детства. Как всё это началось? Тут лучше дать слово ему самому, тем более что в интервью Захару Прилепину, которое потом вошло в сборник «Именины сердца», он подробно и обстоятельно ответил на этот вопрос. Оказывается, всё началось со Стивенсона и Вальтера Скотта, но самый главный толчок – повесть «Деньги для Марии» Валентина Распутина (ее отзвуки есть и в рассказе «Чужой»). Кстати, в повести «Вперед и вверх на севших батарейках» в качестве любимых книг помимо сборника Распутина, он называет шеститомник Леонида Андреева, «Тропик Рака» Генри Миллера, «Воспоминания террориста» Бориса Савинкова, «Тихий Дон» Михаила Шолохова и «Житие» Аввакума.
«Мечтать – не особо мечтал, но писать начал в детстве. Сначала подражая своим любимым Стивенсону, Жюлю Верну, Вальтеру Скотту. Постоянно сочинял в голове всякие приключения, совершал путешествия. О современном читать не любил – видел, что в книжках всё не так, как на самом деле. Сам пытался писать то, что видел, но не получалось. Открыть настоящую литературу мне помог отец – однажды, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, он прочитал вслух “Деньги для Марии” Распутина. И тогда я понял, что о современной жизни можно писать по правде… Году в 86-м отправил один из своих рассказов в радиопередачу “Пионерская зорька”. Рассказ был о том, что пионеры вешают в школьном коридоре плакат, что-то вроде: “Все на борьбу с кличками!”, – а сами, включая учительницу, называют друг друга по кличкам. Рассказ подредактировали, учительницу сделали полностью положительной и передали по радио. Даже гонорар прислали солидный – рублей двадцать пять. Но охоту еще куда-то что-то посылать этой переделкой отбили надолго.
Писал я много, в основном вместо выполнения домашних заданий – сидел тихо за столом, и родители были спокойны, думали, что делаю биологию или химию… Писал про дворовых ребят, про школу, про старушек. Были и рассказы, и огромные повести… Долго выбирал, как называть героя, когда повествование велось от первого лица, и решил назвать его своим именем. Называть “Сережа” или “Андрюша” и писать при этом “я” казалось совершенно лживым… От писанины не отвлекла даже армия. Однажды у меня под матрасом офицеры нашли тетрадку с первоначальным вариантом повести “Сутки” (она вошла потом в мою первую книжку, недавно переведена на английский), долго ругались, но в итоге тетрадку вернули, велели спрятать подальше.
Приехав домой, я долго переписывал свои полудетские вещи, но ничего не нравилось, я понял, что увязаю в этих бесплодных попытках улучшить изначально слабое, к тому же это понимание совпало с переездом. И я почти всё уничтожил, начал с чистого листа, как говорится. Начал с очень коротких рассказов-зарисовок, осенью 1995 года стал носить их по минусинским и абаканским газетам, неожиданно для
