быть уже на месте.
– Конечно, на месте, – вырвав руку из крепкого захвата, я поправляю ремешок съехавшей с плеча сумочки. – Она же штатный психолог, – напоминаю, удивляясь тому, какое впечатление произвело на Диму признание по поводу антидепрессантов.
– Ань, это не шутки, – продолжает жених после секундной заминки, неодобрительно качая головой. – Халатное отношение к здоровью я не одобряю – так и знай, дорогая. Особенно, если учесть то, из какой трясины я тебя вытащил, Анна. Поверь, мне это стоило огромных усилий.
Слова Воронова заставляют помимо воли почувствовать себя глупым нашкодившим ребенком, который своим не хорошим эгоистичным поведением заставляет нервничать заботливого родителя.
Дима же, в свою очередь, хмурится, заметив в моем поведении едва уловимые перемены. Кажется, он все подмечает – и легкий трепет ресниц, и как я неосознанно прикусываю нижнюю губу, в попытке сдержать накатившие от его слов эмоции. И зачем он только напоминает раз за разом о трагедии, что произошла в прошлом? Мне же больно!
На гладко выбритом лице жениха отображаются сложные мыслительные процессы.
На мгновение у меня даже возникает ощущение, что Воронов занимается какой-то трудной математической задачей, решение которой едва ли ему под силу и как бы Димка не старался, оно ускользает от него. Широкие русые брови Дмитрия Воронова соединяются в одну сплошную линию, а полные губы неодобрительно поджимаются. Вот те раз! Смотрит так, как будто я обидела двадцать бездомных котиков тем, слопала на их глазах палку сырокопченой колбасы!
– Вот скажи, ничего странного не происходило с утра? – неожиданно ошарашивает вопросом жених. – Ну, не знаю… Или, например, после того, как ты перестала принимать таблетки?
Вдоль позвоночника пробегает неприятный холодок, заставляя сердце сжаться. Что-то здесь не так, только что именно – я не понимаю.
– Просто… Понимаешь, иллюзии затуманивают наш разум, ведь он такой пластичный и податливый, словно пластилин, а все это лишь для того, чтобы избавить нас от боли, – проникновенным голосом говорит Дима, намекая на смерть моих родителей.
Взгляд голубых глаз жениха настороженно замирает на моем лице, словно Дима совершенно не знает, чего можно от меня ожидать. Как будто нехотя, он продолжает:
– В качестве замены они приносят некое удовольствие. За это мы должны без сетований принимать то, что вступая в противоречие с частью реальности, иллюзии разбиваются вдребезги, а от этого потом очень больно, Анна, – Дима нежно касается моей руки.
Я с трудом, но все же разжимаю пальцы, которыми незаметно для себя все это время стискивала ремешок сумочки.
– Ань, дорогая, неужели ты готова пожертвовать своей счастливой реальностью ради самой шаткой и ненастоящей иллюзии? Как бы тебе не было тяжело, пора принять, что родителей не вернуть. Дорогая, Регина Эдуардовна и я, мы всегда готовы тебе помочь, но для этого тебе всего лишь надо быть предельно откровенной и ни в коем случае ничего не скрывать.
