И никакого Тараса – будь он святее папы римского! – ей не надо. Пусть идет… лесом.
Галя мотнула головой, отгоняя, словно мух, назойливые мысли, и вышла на платформу. Прохладный ночной воздух освежил ее, запахи молодой весенней листвы и травы заставили удивиться, что жизнь все-таки продолжается. Но как-то уже вроде бы и мимо Галины, обтекая ее вокруг, словно та самая река – осклизлый валун.
Вновь забурчал динамик. И тут же, следом, раздался громкий протяжный гудок. Поезд уже совсем рядом. Галя невольно поискала глазами Тараса. Тот стоял неподалеку, нахохлившись, сунув руки в карманы пиджака. Может, замерз – все-таки ночью, хоть и в мае, было довольно зябко, – а может, настраивал себя на «мужской поступок». Галя невольно хмыкнула и поспешно отвернулась. Не хватало только, чтобы Тарас подумал, будто она ему улыбается!..
А вагоны уже катились вдоль перрона. Протяжно и жалобно скрипнув колодками и лязгнув межвагонными сочленениями, состав остановился. Сначала в одном, потом еще в одном вагоне открылись двери. Вышло всего три человека. Садиться, похоже, и вовсе никто не собирался. «Кроме меня!» – спохватилась Галя и направилась к одному из вагонов, откуда только что вышли пассажиры, а дверь еще оставалась открытой. Но ее обогнал Тарас. Он приблизился к двери, взялся за поручень и что-то стал говорить в освещенный тамбур. Затем обернулся к ней и призывно мотнул головой. «Надо же, – с усталым удивлением подумала Галя, – у рохли получилось!» Впрочем, чему там было удивляться – до их города оставалось от силы полсотни километров, билет и стоил-то, наверное, рублей десять-пятнадцать, не больше тридцатника за двоих, а тут он проводнице стольник посулил. Тем более, ночью, остановок больше не будет, проверяющие не сядут… А собственно, какая разница? Ну, получилось – и получилось. Главное, что через час она уже окажется дома, увидит Костика и забудет навсегда и про Тараса, и про сегодняшний… нет, уже вчерашний, «экзотический» вечер. А еще бы поспать хоть чуть-чуть до работы… Забыться. Да-да, именно так – забыться и забыть. И начать жить сразу из «позавчера» в «завтра», вырезав из вялотекущей киноленты жизни кадры «вчера» и на всякий случай «сегодня». Не из той они, как говорится, оперы. Слишком сильно отличаются по сюжету от основной канвы. Напутал что-то, видать, господин Режиссер.
Галя продолжала думать об этом, уже сидя на полке набирающего скорость вагона. И не заметила, как мысли плавно, без перехода, перетекли в сновидения, вобрав в себя признаки псевдореальности, словно губка воду. Появился цвет, звук и даже запах. Цвет – голубовато-желтый лунный квадрат на обоях, звук – громкое в гулкой тишине тиканье будильника, запах – тяжелый, больничный: немытого тела и лекарств.
Она почувствовала странную слабость в теле, словно онемевшем, ставшем вдруг чужим. А потом… Воспоминания о вчерашнем вечере, о котором она так старалась забыть, хлынули неудержимым потоком. Да еще как – в подробностях, до мельчайших деталей, словно сознание захотело вдруг пересмотреть записанные в подкорке кадры –
