подобных инцидентов в будущем. Я написал Вормсеру еще раз и попросил вернуть мне оригинал первого письма, желая удостовериться, что именно германскому правительству удалось узнать обо мне.
Вторник, 21 ноября. Сегодня вечером мы с женой были на званом обеде у доктора Бюлова. Из всех гостей меня интересовал лишь доктор Шахт. Были там один или два принца времен старого режима. На рукавах у них красовались повязки со свастикой – выражение их глубокой приверженности фюреру. Присутствовал также отставной морской офицер, сыгравший определенную роль в мировой войне. Он говорил об этом с видом человека, надеющегося на скорое повторение минувших событий. Фон Бюлов и его сестра, наша хозяйка, вели себя сдержанно, хотя и они охотно рассказывали о том, что род их восходит еще к XIII веку и что у них сейчас по всей Германии насчитывается 1500 родственников, которые время от времени собираются все вместе, чтобы в кругу близких вспомнить о славе семьи. Многие из них погибли во время мировой войны. Однако оставшимся в живых и в голову не приходит, что в этой войне правы были отнюдь не немцы.
Четверг, 23 ноября. В полдень меня посетила молодая общественная деятельница из Балтимора, прожившая два года в Германии. Ей пришлось дважды переоценить многие из своих впечатлений о Германии. Вначале она относилась с симпатией к республиканскому режиму и жила в немецкой семье, пока не изучила язык почти в совершенстве. Она подверглась грубому обращению со стороны нацистов, но продолжала изучать положение в рабочих и концентрационных лагерях. Тогда власти изменили свое отношение к ней и стали сопровождать ее во всех поездках по стране. Она рассказала о больших военных заводах, о самоуправстве доктора Роберта Лея7, возглавляющего Рабочий фронт, и о том, что рабочие одного из крупных промышленных предприятий в Баварии подчас упорно отказываются приветствовать Лея по-гитлеровски. Она намеревается выступить с лекциями в Соединенных Штатах, и в этом ее поддерживает Чарлз Р. Крейн. Я предупредил ее, что во всех своих высказываниях за или против нацистского строя – ведь никто не может быть совершенно нейтральным – она не должна ссылаться на меня.
Поскольку правительство Соединенных Штатов признало Советскую Россию, я посетил сегодня по указанию государственного департамента советского посла. Посол рассказал мне, что в 1888–1890 годах он учился в Германии и получил докторскую степень в Берлине. Он говорит по-немецки несколько более бегло, чем я, и отнюдь не произвел на меня впечатления коммуниста с крайними взглядами. Наша беседа касалась почти исключительно русско-японского конфликта в Маньчжурии8. Возможная поддержка России в этом районе была, по всей видимости, одним из результатов признания Соединенными Штатами Советского Союза, а вопросы торговли отодвигались на второй план.
Когда я выходил из кабинета посла, меня ожидал фоторепортер агентства Ассошиэйтед Пресс. Русский дал мне понять, что он готов сфотографироваться вместе
