которое он изобрел для другого». По смыслу такой естественной справедливости Каин, в сознании совершенного им братоубийства, сказал: «Всякий, кто встретится со мной, убьет меня» (кн. Бытие, IV, 14). Но Господь в те первоначальные времена как вследствие незначительного количества населения, так и редкости преступлений, не видя особой надобности в примерных наказаниях, отверг своим повелением то, что казалось дозволенным природой, и потому предпочел воспретить всякое сношение и общение с убийцами, но не разрешил лишать их жизни; точно так же постановил и Платон в своих «Законах», и вообще таков же был некогда обычай в Греции, как сообщает об этом Еврипид в следующих стихах:
Сколь верно постановлено во времена прапраотцев:
Чтоб человек, отмеченный убийством человека же,
Извергнут был из общества, смывая преступление
Не смертью, но изгнанием плачевным из отечества.
Сюда же относится и следующее место из Фукидида (кн. III): «Заслуживает доверия, что хотя в древности такие преступления и влекли легкие наказания[81], тем не менее с течением времени страх, внушаемый такими наказаниями, притупился и пришлось обратиться к смертной казни». Лантанций говорит: «Ибо ведь до сих пор считалось грехом предавать смертной казни даже самых тяжких преступников» (кн. II).
4. Предположение в одном одиночном случае божественного соизволения приобрело в такой мере силу закона, что Ламех, виновный в таком же злодеянии, как и Каин[82], все же на основании этого примера мог ожидать полной безнаказанности (кн. Бытие, IV, 24).
5. И хотя до Всемирного Потопа во времена гигантов господствовала полная свобода человекоубийства[83], тем не менее по восстановлении после Потопа рода человеческого Господь полагал, что надлежит принять более строгие меры, чтобы этот обычай не мог долее господствовать. Таким образом, отменив милость, кротость, господствовавшую в предшествующие века, он разрешил лишь то, что природа дозволяла как не противное справедливости, например безнаказанность убийства человекоубийцы». Такое разрешение впоследствии, по установлении судов, в силу весьма веских оснований было предоставлено усмотрению одних только судей; и все же сохранились следы прежнего обычая, а именно – в праве, присвоенном ближайшему родственнику убитого, даже после издания законов Моисеевых, о чем ниже речь будет пространнее.
6. В защиту предложенного нами толкования можно сослаться на великий авторитет Авраама, который, хотя и не оставался в неведении относительно закона, данного Ною, тем не менее поднял оружие против четырех царей, будучи в полной уверенности, что не нарушает этого закона. Точно так же и Моисей повелел поднять оружие на амалекитян, двинувшихся на завоевание народа израильского, «причем Моисей при этом основывался, очевидно, на праве естественном; ибо, насколько известно, на это не было испрошено особое разрешение господа (Исход, ХVII, 9). К тому же, по-видимому, смертная
Сервий в комментарии на первую книгу «Энеиды» объясняет Luetis, persolvetis: «искупите, оплатите», и говорит: «Эти слова происходят от денежной платы, ибо в древности все взыскания были денежные». А в комментарии на вторую книгу он объясняет expondere – как «отвешивать», и говорит: «Это слово произошло тоже от денежной уплаты, ибо у предков, как известно, взыскания были денежные, а в первобытные времена деньги отвешивались. Впоследствии это слово стало употребляться и применительно к наказанию смертью». В комментарии на шестую книгу по поводу слова «отвешивать»: «Это слово заимствовано от присуждения к уплате денежной пени». Плиний в «Естественной истории» упоминает, что первый смертный приговор был произнесен в Ареопаге (кн. VII, гл. LVI).
Или, скорее, если совершит что-либо подобное, ибо такой смысл слов у Моисея.
Иосиф Флавий: «Я говорю, что руки должны быть чисты от убийства человека; если же кто-нибудь совершит убийство, то понесет и наказание».
