style="font-size:15px;"> – Почерк… – начала Асла, и Рут кивнул.
– Да. Твой. Ты её написала.
Асла почти не удивилась.
– В какой-то момент… В какой-то момент тебе удалось вырваться, прежде чем тебе «вырезали» очередной «холст» с Игрой. Мы думали, ты попытаешься сбежать, но, по-видимому, ты поняла, что это тебе не удастся. Ты успела написать самой себе записку и спрятать её в землю горшка. Хотела что-то изменить в следующей Игре.
– Бессмысленно, – сказала Асла. – Мы нашли эту записку, но слишком поздно. Ничего не изменилось.
– Ты хотя бы попыталась, – вырвалось вдруг у Рута. – А вообще вы бы нашли её раньше. Но при уборке комнат Паноптикума, а именно – комнаты отдыха, горшки с цветами переставляли. И твой, с посланием, задвинули к самой стенке шкафа. Если бы Флора… – у Рута внезапно сел голос, он откашлялся. – Если бы она не полезла в шкаф и горшки не оказались передвинутыми, вы бы вообще эту записку не нашли.
– Орнубий знал про неё… Про записку. Почему?
– Почему? – удивился Рут. – Да потому что он видел это! Он же был Заместителем Главы Наблюдательного Совета, он следил за всеми Играми. По крайней мере за той, в конце которой ты вырвалась и написала себе записку – точно.
Асла вздрогнула.
– Господи! Но ведь…
– Что?
– Но ведь он же не должен этого помнить! Ему стёрли память, он не помнит, что входил в Совет, почему тогда он помнит про записку? Потому что как иначе объяснить то, что он про неё знал? Никто ему не говорил. А сам он толком не объяснил, откуда знает.
– Да… – протянул Рут. – Думаю, тут дело в выборке.
– То есть?
– Технология позволять стирать воспоминания и целые серии воспоминаний, да, но Совет всегда ограничен выборкой. По сути – подчистую они могут стереть только те воспоминания, о которых они в курсе. У остальных процесс модификации происходит с перебоями, и что-то смутное от них у человека всё-таки остаётся.
– И поэтому он не помнит, что входил в Совет, не помнит, что я уже играла, что Олерой работает на Совет, но вспомнил про записку? Но он же её видел!
– Значит, он никому не сказал об этом. Поэтому воспоминание стёрлось не полностью.
И он решил оставить её в Игре, подумала Асла, и сердце её ударилось о грудную клетку чуть сильнее, чем прежде.
– Никому? А тебе?
– Никому. Я узнал об этом лишь недавно.
– Но почему?!
– Не знаю, – пожал плечами Рут.
– За что его отправили в Игру?
– Не знаю, – повторил Рут.
И Олерой не знает. По крайней мере, так сказал. А сам Орнубий не помнит.
– Он вспомнит теперь? Вспомнит, как работал в Совете? Раз ему рассказали?
Смотритель вдруг рассмеялся, и от этого смеха затылок у Аслы похолодел.
– Рассказали? Да ему ничего и не рассказывали, только поставили перед фактом.
– А подробности смогли бы помочь ему вспомнить?
– Асла, –
